Я училась на четвертом курсе телевизионного отделения журфака МГУ и работала над дипломным фильмом. Я решила посвятить его девушкам-волонтерам, которые помогают пожилым людям в домах престарелых – регулярно приезжают, привозят необходимые в быту вещи, по праздникам – подарки, устраивают концерты, проводят мероприятия. Я тогда задавалась вопросом: почему молодые девушки, мои ровесницы, посвящают свою жизнь уходу за стариками? То есть мне было понятно, конечно, что бабушкам и дедушкам все это нужно, но зачем это человеку, когда он молод, умен, красив, когда вокруг столько возможностей? Что заставляет девчонок жить этим? Какой главный мотив? Я надеялась во время работы над фильмом докопаться до сути вопроса и дать на него ответ – себе и будущим зрителям. Я написала сценарий, и мы приступили к съемкам. Я сопровождала девочек-волонтеров во всех их поездках, много снимала – правильно, методично, казалось бы, ничего не упуская, но между тем как-то отстраненно. Я не чувствовала себя внутри происходящего, не разделяла на уровне чувств забот и тревог моих героев. Если честно, мне было по-прежнему непонятно, что заставляет девчонок этим заниматься. Я продолжала придерживаться изначального сценария, но тут все пошло иначе. Время пролетело быстро, и съемки уже подходили к концу. Последние сцены я снимала в Тульской области, в поселке Новольвовск. Там в одном из домов престарелых девочки-волонтеры делали ремонт и, как всегда, ухаживали за стариками. Я приехала туда дня на три-четыре. В последний день, когда мы уже отсняли запланированные сцены и в мыслях были только мечты о том, как я доберусь до гостиницы, чтобы наконец поспать, ко мне вдруг подбежала медсестра и рассказала, что в соседнем корпусе, где волонтеры не работают, есть еще «одна одинокая пожилая женщина со сложной судьбой», Лия Сергеевна. «У нее отняли квартиру, она совсем одна, ни с кем не общается...» Я не вполне поняла, чего ждет от меня медсестра, но решила отснять сюжет и про Лию Сергеевну «со сложной судьбой». «Может быть, вы поможете найти ее родных?» – с надеждой спросила медсестра. Войдя в палату, какую-то пустую и безжизненную, и увидев там одинокую старушку, я с привычной любезностью начала: «Здравствуйте, Лия Сергеевна! Мы снимаем в вашем доме сюжеты для фильма...» Дальше произошло нечто странное: Лия Сергеевна, на первый взгляд показавшаяся беспомощной старушкой, не дала мне договорить. Она откровенно послала меня в самых нецензурных выражениях! Признаться, я была ошеломлена. На съемки у меня ушло несколько месяцев, и это был одиннадцатый дом престарелых, в котором мы работали, но такую реакцию я увидела впервые. Лия Сергеевна сказала, что ей ничего не надо. В тот же момент, уж не знаю каким образом, я поняла, что эта встреча неслучайна. И что мне хочется немедленно узнать о Лии Сергеевне как можно больше и даже сделать ее главной героиней своего фильма. Может быть, потому, что она оказалась ни на кого не похожей, может, по какой-то другой причине – я точно не знаю... В голове созрело предложение: «Давайте сделаем так. Я сейчас отпущу всю съемочную группу, и мы просто поговорим. Мы не будем вас снимать, а разговор вы сможете прервать в любой момент. Ну пожалуйста, согласитесь, ведь вы ничего не теряете». К моей радости, она согласилась. В тот день мы проговорили три часа напролет. Сначала она молчала. Так бывает: пытаешься поговорить с человеком, а он не идет на контакт. И я начала рассказывать ей про себя: где учусь, что делаю, о чем думаю... В какой-то момент мы все-таки нашли точку соприкосновения – когда я сказала, что учусь на журфаке МГУ. Она спросила: «А где он находится?» «На Моховой», – ответила я. Оказалось, что она тоже училась на этой улице. «А куда вы обедать ходите? – Она начала говорить. – Мы в Камергер ходили...» Дальше разговор лился рекой. То, что я услышала от Лии Сергеевны, не просто удивило меня – у меня глаза на лоб вылезли от изумления. Оказалось, что она – живой представитель золотой молодежи советского времени, той самой, которая в послевоенное время ездила на личных автомобилях – а это встречалось так редко, что все наизусть знали марки и номера этих машин. Жизнь этих молодых людей, детей генералов, маршалов и других «птиц высокого полета», обывателям казалась сказочной: поездки за границу, дефицитные продукты и наряды, выставки и театры, свободные взгляды. Словом, Лия Сергеевна тогда жила насыщенной и интересной жизнью... Теперь она расстраивается, что почему-то напрочь забыла древнегреческий, хотя лет двадцать-тридцать назад исписывала тетради поэтическими переводами с него... Потом Лия Сергеевна рассказала, что однажды целый месяц просидела в Бутырке. «Боялась ли я туда идти? – удивилась она моему вопросу. – Мне было года двадцать два –боялась ли я вообще чего-то? Мы права качали за свободу Венгрии. Нам тогда руки заломили и повели. Ну, я тогда тоже выступила. Меня в кабинет пригласили, стали со мной грубо разговаривать, а я подошла и сняла с одного из милиционеров погоны. Сказала: «Вы не достойны носить погоны советского милиционера». Ну, та еще была девочка». А еще Лия Сергеевна призналась, что утешает себя тем, что Франц Кафка умер в доме престарелых. «Правда, в Вене, не здесь...» – грустно смеясь, добавляет она. Стоило ли удивляться тому, что в доме престарелых Лия Сергеевна почти ни с кем не общалась? У большинства жителей дома за плечами всего три класса образования, что, конечно, не принижает их человеческий статус, но у Лии Сергеевны просто как-то не находилось с ними общих тем для разговоров. Да и дело не только в этом. Контраст ее теперешней и прошлой жизни вышел таким разительным, что я удивлялась тому, что ей удалось сохранить светлый ум. Да и те обстоятельства, из-за которых она попала в дом престарелых, могли свести с ума любого человека... Лия Сергеевна стала жертвой квартирных аферистов. Семь лет назад какой-то молодой человек обманом заставил ее написать дарственную на московскую квартиру, потом под благовидным предлогом убедил поехать с ним в Тульскую область, по пути предложил выпить стакан воды... Через несколько дней рядом с новольвовским домом престарелых остановилась машина, и из нее выкинули человека без сознания. При себе у Лии Сергеевны был только паспорт, в котором уже не было московской прописки: в этой графе значился сгоревший дом в Тульской области. Так она из коренной интеллигентной москвички, обитательницы большой уютной квартиры, превратилась в жительницу далекого дома престарелых. За годы, проведенные в нем, Лия Сергеевна полностью потеряла зрение. В дом престарелых ее привезли зрячей, но самая обычная катаракта без должного ухода и лечения стала причиной полной слепоты... Конечно, ее история, ее рассказы о прошлом и мысли о настоящем меня очень впечатлили. Тогда, проговорив с ней несколько часов, я все-таки убедила ее на следующий день рассказать все это при включенной камере. Мы записали два с половиной часа интереснейшего интервью. Лия Сергеевна, мне кажется, и сама не заметила, как пролетело время. Вечером мы с ней расстались, я уехала и приступила к работе над фильмом – монтировала, записывала звук. Я просматривала много видеоматериалов и каждый день видела записи с ней, слушала ее рассказы... Вы знаете, если бы мне кто-то рассказал, что будет дальше, я бы не поверила... Я поняла, что больше не буду задавать девочкам-волонтерам вопрос о том, почему они помогают старикам. Этот вопрос отпал как-то сам собой, и я осознала, что у моего фильма может быть только один финал... Я написала Лии Сергеевне письмо, в котором просила разрешить стать ее «внучкой по переписке» – писать ей, навещать, помогать... Мое письмо прочитали ей волонтеры во время очередной поездки в тот дом престарелых. Услышав мою просьбу, Лия Сергеевна не поверила: заставила девочек позвонить мне, и я еще минут пятнадцать убеждала ее, что я – это я, и я действительно хочу, чтобы она меня «увнучерила». Я начала к ней приезжать. Сначала не очень часто, не каждый месяц. Я тогда как раз закончила работу над фильмом – защитила диплом, ездила по фестивалям... А потом дом престарелых, в котором жила Лия Сергеевна, было решено расформировать. Когда я появилась там поздней осенью, в жилых помещениях не было отопления, и я замерзла даже в верхней одежде. Рацион обитателей этого так называемого дома составлял полсосиски на человека в день. Само здание было в аварийном состоянии. Я решила, что Лию Сергеевну нужно срочно оттуда забрать, перевезти в Москву, переселить хоть куда-нибудь... Мне удалось устроить ее в центр социальной адаптации для бездомных «Филимонки» – на время, разумеется. Сейчас я подыскиваю ей другое жилье – теплое, уютное, хоть немного похожее на родной дом. Меня сильно беспокоили не только жилищные условия Лии Сергеевны, но и ее слепота. Когда она вернулась в Москву, я решила наконец-то заняться этим вопросом – хотя бы узнать, насколько реально восстановить зрение. Оказалось – реально, но осуществить задумку было непросто: так как в паспорте у Лии Сергеевны теперь, после жестокого поступка аферистов, значится прописка в Тульской области, сделать операцию бесплатно, по льготам москвичей, было невозможно. Мы обратились в Институт глазных болезней им. Гельмгольца – если делать операцию за деньги, то пусть это будут лучшие врачи, проверенные хирурги... Все расходы, связанные с обследованиями и консультациями, я, конечно, взяла на себя. Но необходимой суммы на операцию у меня на тот момент не было... Но нам повезло: на помощь пришли девочки-волонтеры, те cамые, про которых я снимала фильм. И они сумели собрать деньги – около ста тысяч. Частично заработав на показе моего фильма, частично – какими-то другими способами. Если честно, мы с Лией Сергеевной не представляем, как им это удалось, но мы очень благодарны... Деньги были собраны, и мы приступили к подготовке к операции. Сначала собирались делать ее амбулаторно, но хирург, обследовавший Лию Сергеевну, был категорически против. Он сказал, что у нее очень серьезный и запущенный случай и что операцию нужно делать в стационаре: потом потребуется серьезный восстановительный период. Я прекрасно понимала, что в таком случае придется ждать очереди два-три месяца, но, к счастью, хирург пошел нам навстречу: выяснил, что освободилось место, от которого кто-то отказался. Нам тогда это показалось настоящим чудом. Потом были проблемы с оформлением документов – из-за них операция могла сорваться, но, к счастью, нам удалось договориться. А еще оказалось, что положить Лию Сергеевну в клинику можно, только если я лягу вместе с ней – после долгих лет в доме престарелых ее состояние здоровья настолько ухудшилось, что во время операции она требовала постоянного круглосуточного ухода. И снова проблема – в девять утра мы должны были непременно быть в больнице, а вечером того же дня я уезжала в командировку. Мы снова испугались, что из-за этого операция может не состояться. Но на помощь снова пришли волонтеры. Они постоянно сменяли меня в мое отсутствие, а когда вернулась, уже не отходила от Лии Сергеевны ни на шаг... В первый же день ей сделали первую операцию, и всего лишь через два часа она впервые за несколько лет начала видеть – пока лишь одним глазом. Я знала, что в таких случаях операция на второй глаз делается не менее чем через полгода после первой. И я, зная это правило, даже не надеялась как-то ускорить процесс. Но хирург вошел в нашу ситуацию, понял, как сложно было положить Лию Сергеевну в клинику, и предложил прооперировать второй глаз примерно через неделю. Мы тогда не поверили своему счастью и, конечно, согласились. Через десять дней у Лии Сергеевны видели уже оба глаза... Увидев меня, маленькую ростом, она сказала: «Ну и что ты меня пугала, не такая уж ты и маленькая...» А потом, когда я устроила ей обещанную экскурсию по Москве, она смотрела вокруг счастливыми удивленными глазами, а потом сказала: «Знаешь, я много лет не видела Москву, а все то же самое!» В этом вся она – никогда не скажет: «О Боже, какое счастье!» А между тем это было настоящее счастье – после всего, что ей пришлось пережить, она снова видела родной город, с которым у нее связано столько воспоминаний... Как же хорошо, что мы успели восстановить Лии Сергеевне зрение: выяснилось, что через полгода можно было бы уже и не пытаться. К счастью, теперь она видит. Лия Сергеевна выписалась из больницы и вернулась в «Филимонки» с гостинцами. Мы счастливы, но все-таки этот центр, где в основном живут бездомные или асоциальные люди, – неподходящее место для интеллигентной москвички – а Лия Сергеевна именно такой и осталась, несмотря на все, что с ней произошло. Мне очень хочется перевести ее в нормальный дом престарелых, но это связано со многими проблемами. Во-первых, московские дома престарелых не готовы взять к себе бабушку, прописанную в Тульской области, поэтому там она может оставаться только за деньги. А содержание пожилого человека там стоит около тридцати тысяч в месяц, и это минимальная сумма. Средняя стоимость на десять-двадцать тысяч выше. А во-вторых, в наших домах престарелых огромные очереди – люди ждут по пять-шесть лет... Я не знаю, как выйти из этой ситуации. Я предлагала Лии Сергеевне переселиться в хороший дом в Нижегородской области, но она сказала, что лучше уж останется в «Филимонках», чтобы я была рядом. А я не знаю, получится ли найти ей жилье в Москве. Я очень этого хочу, не пожалею ни сил, ни времени. И если кто-нибудь сможет нам помочь... Знаете, в этой истории задействовано очень много людей – я бы не справилась одна, это точно. Не справилась без волонтеров – их помощь просто бесценна. Не справилась без своих друзей и знакомых, которые помогали во всех поездках и переездах, да и просто меня поддерживали. Хороших людей в разы больше, чем плохих, теперь я это точно знаю – нас с Лией Сергеевной неоднократно выручали добрые люди. Но, к сожалению, нам и сейчас нужна помощь – не только с дорогостоящим переездом, но и с едой, одеждой, средствами гигиены – все это я вожу к ней в «Филимонки» раз в две недели. Мы будем благодарны любой поддержке. А если удастся найти ей новый дом, будем просто счастливы. 

P.S. Если ты хочешь помочь Лии Сергеевне, заходи на сайт starikam.ru. Там ты найдешь реквизиты, по которым можно перечислить деньги, и все контакты, необходимые для передачи посылки нашей героине.