Когда-то я был обычным щенком, любимцем двора. Жители меня подкармливали. Я спал на улице, иногда в подъезде, бывало, между гаражей пристраивался, под машины, стоящие во дворе, залезал – в общем, ночевал в разных чудесных местах и чувствовал себя прекрасно. Но однажды я попал в беду... Как-то раз спал на солнышке, на обочине, и вдруг чувствую – резкий запах гари. Я cобрался было переместиться в другое место – но тут... Одним словом, не знаю я, что это было, сначала рокот, рев, а потом дикая боль, и дальше уже ничего не помню...  Очнулся будто окаменелый. Пробовал пошевелиться – задние лапы не слушаются, по всему телу – боль нестерпимая. Я зарычал, попробовал оглядеться, ничего не вижу, на языке что-то соленое, липкое. А вокруг люди, люди... Кто -то попробовал до меня дотронуться, я взвыл – это было невыносимо. А потом все поплыло. Сейчас умру, подумал я... Моя вторая жизнь началась со вспышки яркого света, я лежал в белой комнате, весь обмотанный какими-то белыми тряпками. В таких все время ходил алкоголик Толик из нашего двора, поэтому я не слишком испугался. Хотя вопросов была масса. Встать я не мог, разумеется. Задние лапы не слушались по-прежнему. А вскоре выяснилось, что уже не будут слушаться никогда... Я мало что понимал в тот момент, но вокруг меня то и дело появлялись люди, гладили, кормили. Я понимал, что мне хотят помочь, но чувство тревоги не оставляло. Потом пришел какой-то, по-видимому главный, человек, потому что все очень внимательно слушали, что он говорит. Он сказал, что надо снимать бинты – то есть тряпки эти. А потом велел спустить меня на пол. Вот тут-то я и понял: задних лап у меня больше нет! Что говорить... Я все понял: такое с нами, дворнягами, случается на каждом шагу, собьет машина бедолагу, а следующая добьет и не заметит. А мне повезло. Меня зашибло не на смерть. А потом добрые люди подобрали, вылечили. Это уж вообще редкость. Видно, зачем-то я еще нужен здесь. Я про этих людей никогда не забуду. Всю жизнь про них лаять буду. Потом  меня перевели в другую, очень похожую на эту, комнату, только там было много опилок и несколько собак, почти таких, как я – безногих. Все мы лежали или ползали – ходить-то мы все не могли. Маленькая рыжая собачка, например, на первый взгляд была совершенно здоровой: лапы, глаза  – все на месте. Но ее подкинули безнадежно больной. Рак у нее какой-то, я в этом ничего не понимаю, но хозяева ее, видно, хорошо разбирались. Вот и привезли сюда. Сказали, здесь ей лучше будет умирать. У белоснежного пса с длинной шерстью  – суставы больные, вот лапы и отнялись. И о нем хозяева тоже позаботились – сюда привезли. В приют то есть. От него-то я и узнал, как это место называется. Он, конечно, скучает сильно, но они обещали его навестить когда-нибудь. Он ждет. Наверное, приедут скоро, а сейчас, видно, дел много. Мне-то ждать некого, да и идти некуда. Хотя идти – это теперь не про меня. Но я уже привык без лап-то, как-то освоился, жить можно. Летом я живу во дворе приюта, в будке. Все собаки сидят в вольерах, а я привязан на длинный поводок и могу себе позволить «прогуляться» по двору. Меня иногда ругают, что я лапы до крови стираю, но нельзя же лежать на месте, вот я и ползаю, нарезаю круги, слежу за приютом. Зимой я обитаю в бытовке вместе с инвалидами, только теперь уже не там, где опилок много, а между двух комнат в коридоре, слежу за другими лежачими собаками, объясняю все новеньким, подбадриваю, если кто-то грустит. А когда к нам приходят самые лучшие люди на земле – волонтеры,– несусь что есть мочи к ним навстречу! Кстати, бегать я тоже научился! Волонтеры мне подарили коляску, которая заменяет задние лапы. Она легкая, удобная, говорят, из Америки какой-то. Двор, что ли, так называется? Мы с девушкой Инной теперь раз в неделю ходим в большой парк. До него минут десять, но это не проблема –  на коляске я почти что обычный пес. Люблю в кустах полазить, походить, понюхать прохожих. Они на меня так смотрят! Я гуляю как ни в чем не бывало. Все у меня хорошо. Есть, правда, мечта одна, и не только у меня. Она у нас у всех общая на весь приют: каждый из нас мечтает жить дома с хозяином, с другом. Так уж мы, собаки, устроены. Да только где его найти? Разве меня такого кто-нибудь захочет взять к себе домой? 

Я родилась на улице. С самого детства меня окружали люди, толпы людей. Я люблю вспоминать то время, когда мы с мамой жили на рынке. Вообще-то мы жили повсюду, где придется, но на рынке обитать нам нравилось больше всего. Голодным там точно не останешься: всегда можно выклянчить у мясника хрустящую косточку или горячую сосиску у человека с тележкой. Если честно, мне совсем не нравилось попрошайничать – унизительно это как-то и неприятно. Мне бы хотелось быть чем-то полезной людям, помогать и заслуженно получать свой кусок, но я не знала, что могу сделать для людей. А они тоже молчали… и только гоняли нас с мамой время от времени, думая, что мы ходим за ними потому, что опять что-то клянчим. А если кто за ухом почешет или просто скажет «барбос – хороший», то все, радость наступала вселенская – можно было вилять хвостом целый день и лаять от счастья, забыв про голод. Был там, на рынке, один человек, от которого я виляла хвостом чаще всего – он вообще почти каждый день чесал мне за ухом и разговаривал со мной, а еще учил слушать разные команды и выполнять их. Он постоянно подкармливал нас с мамой, а однажды вообще сделал подарок: сколотил для нас будку! У нас никогда не было дома, а тут он раз – и появился. Мы прожили в нем целую зиму. Замечательно прожили. Но однажды по весне нашу будку кто-то разломал и поставил на ее месте будку побольше – стеклянную такую, где виднелись упаковки от сигарет и бутылки. Только туда нас уже не пускали и грозно топали всякий раз, когда мы приближались к тому месту, где раньше был наш дом. Потом наступило лето, а летом и без дома жилось прекрасно. Только одно меня очень пугало – такие большие железные коробки, которые очень быстро двигались и возили-туда сюда людей или ящики с продуктами. Человек – он же даже если по невнимательности наступит на лапу, все равно не так больно, он же тоже живой – все чувствует и понимает. А это – прямо монстр какой-то. Но и тут я придумала себе развлечение: рано утром, когда стаи железных монстров с колесами собирались на рынке, я любила стоять и угадывать, в каком рычащем чудовище приехала бесполезная ерунда типа овощей и фруктов, а в каком привезли мясо или что-то молочное, на худой конец. Нанюхавшись всех этих вкусных запахов, мы шли к нашему другу-сторожу и непременно получали угощение от него и оставались дремать на траве. Потом лето кончилось, погода стала портиться, похолодало, и в поисках тепла мы перебрались в огромный шумный подвал, куда каждое утро и вечер заходят и выходят толпы людей. Точнее, в сам подвал, который начинался за стеклянными дверями, нас не пустили, но нам и возле дверей нормально было, оттуда постоянно дул теплый ветер. Теперь, чтобы добраться от нашего нового места обитания до рынка, приходилось перебегать дорогу с железными коробками – теми самыми, которых я так боялась. И оказалось, что совсем не зря я опасалась этих штуковин… Однажды металлический монстр наступил мне на лапу. Я не помню, как это произошло, – я просто как обычно перебегала дорогу и не добежала до тротуара, так и осталась лежать на дороге с перебитой лапой, а эта коробка на колесах не остановилась – так и полетела дальше. Я лежала и думала, что это все – конец, вот сейчас следующий железный монстр раздавит меня всмятку. Пошевелиться я не могла. Так и лежала я, раздавленная, и никто внимания не обращал, что за грязный комок там валяется посреди дороги. Не помню, сколько я так пролежала, потом как-то очутилась на снегу на обочине – то ли сама доползла, то ли кто-то оттащил с проезжей части. Белый снег вокруг меня быстро стал красным, мне стало очень страшно и очень холодно, и я закрыла глаза. Открыла я их, потому что в глаза бил резкий белый свет – такого не бывает на улице, и поняла, что очутилась в каком-то непривычном месте, где очень пахло чем-то резким, но – я интуитивно это сразу поняла– спасительным! Потом уже я узнала, что это называется у людей больницей. Человека, который принес меня сюда и попросил доктора, чтобы меня вылечили, уже не было. Но я все равно ему очень благодарна. И если бы я когда-нибудь встретила его, я бы… я бы пролаяла ему самое большое спасибо на свете. Все тело очень болело, а лапу я совсем не чувствовала, она вся была замотана чем-то белым, и ею невозможно было шевелить. Но со временем я приспособилась и научилась передвигаться на трех ногах. Из больницы меня перевезли в приют в той самой страшной штуке на колесах, из-за которой я осталась без лапы. Я рычала на нее всю дорогу, но потом меня привели в огроменную будку – она, кажется, бытовкой называется, – и я забыла про свою злость. Бытовка – это такая будка, где пахнет лекарствами, на полках лежат белые бинты и какие-то совсем уж непонятные штуки. Там меня снова положили на стол и опять взялись за мою ногу. Мне было все равно – за это время я так привыкла к боли, что почти ее не чувствовала. Есть не хотелось, пить тоже, но эти люди все время пытались меня накормить и напоить. Странные они, эти двуногие: то совсем не замечают, то насильно в тебя еду впихивают. Хотя, может, это от конкретной породы людей зависит – в этом приюте, где я сейчас обитаю, все люди явно какой-то одной очень благородной породы. На улице таких не было. Те, которые тут кормят меня утром и вечером, все время со мной разговаривают и так часто чешут за ухом, что у меня уже хвост отваливается – вилять им от счастья! Раньше никому до меня не было дела, а тут обо мне заботится сразу столько людей. Хотя, если честно, мне больше всего на свете хотелось бы, чтобы обо мне заботился кто-то один – мой хозяин… Я бы любила его больше всех на свете и, наверное, даже научилась бы подавать ему лапу и стоять на двух своих в этот момент, третья-то у меня совсем не работает, так просто болтается мертвым грузиком. Когда моя нога почти перестала болеть, меня перевели в вольер к Матрешке – это такая бежевая ушастая соседка-собака. Мы с Матрешкой чудесно ладим. Я считаю, мне очень повезло! Вот в соседнем вольере, например, живет Пятница – сильная личность! С соседями не ладит – забияка, скандалистка, хотя сама по себе собака хорошая.  Но если есть человек рядом, то вообще никого не подпустит, поэтому сидит одна. Она попала в приют зимой год назад с больным глазом. Совсем маленькой, с окровавленной мордочкой ее оставили у ворот в коробке настолько обессиленную, что ноги ее не слушались – болтались, словно веревочки. Рядом лежала записка: глаз девочка потеряла в результате людской забавы – кто-то баловался с петардами. Врачи тогда спасли ей жизнь, работники приюта и волонтеры окружили заботой. Пятница поправилась. Сейчас она говорит, что уже совсем не помнит того, что с ней произошло, и продолжает любить людей. Она так резво крутит своей головой, как филин, так что обзорность у нее великолепная. Говорит, что абсолютно не чувствует никакой ущербности. А еще она возомнила себя «другом человека». Настоящим. И верит, что однажды этот друг найдет ее и уже больше никогда и никому не даст в обиду. Она так в этом уверена, что не хочет общаться с другими собаками. Она его ждет, своего хозяина. Хотя, конечно, все собаки тут ждут, просто все мы разные, впрочем, как и люди. Я тоже не могу без людей. Но нас тут так много, и работы у наших волонтеров много, поэтому несколько минут внимания в день и прогулка один-два раза в неделю – это уже большая радость, и мы им бесконечно благодарны за все и преданны, нечего тут больше прогавкать. 

Моя семья, так уж я привык называть своих хозяев, очень заботилась обо мне. По утрам мы гуляли с хозяином или хозяйкой, а то и втроем. А каждый вечер моя миска, которая стояла на кухне, наполнялась вкуснейшей едой и издавала умопомрачительный запах перловки и костей, от которого все мысли в голове пропадали разом. А потом хозяин меня трепал за ухо, просил дать лапу, и я отправлялся на свой коврик. Во дворе я был знаком с парой дворняг типа меня, так они ночевали где попало и ели не каждый день, так что я жил просто сказочно до того самого утра... В тот день мы как обычно отправились на прогулку, жили мы на окраине и часто ходили вдоль железной дороги. Вот и в этот раз пошли. Как так получилось, сам не пойму. Стали мы переходить рельсы, а тут моя лапа возьми да и застрянь в щели. Я ее тяну, а она никак. Тут красные лампочки замигали, шлагбаум опускают. Хозяин кричать начал мне. Руками машет. А лапа застряла, хоть плачь. А потом я плохо помню. Грохот, стук, поезд и жуткая боль. Кровь, вой. Мой или хозяина – не поймешь. Мои лапы где-то отдельно от меня почему-то. Все как в тумане. Помню только, что хозяин сначала кричал, а потом стал говорить что-то вроде «сейчас, сейчас я тебе помогу». И ушел. За помощью. Я выл, лаял, а в промежутках терял сознание от боли. А хозяин все не шел. Хозяиииин! Что было потом, мне уже в приюте рассказали. Говорят, от боли я обезумел. Кровью истекал, катался по земле, визжал. Меня с балкона соседского дома заметили добрые люди и в больницу собачью в приют отвезли. На простынях тащили, и морду перевязывали, потому что я в шоке искусал всех, в руки не давался. В принципе, я выжить-то не должен был. Но, видно, что-то кому-то доказать хотел. Я ведь упрямый. Пришел я в себя в больнице. Первая мысль: хозяин мой вернулся, а меня нет. Я здесь. Как теперь быть-то? И он ведь до сих пор не знает, где я... Потом мне сделали операцию люди-врачи.Сказать честно, плохо мне было. Даже не знаю, от чего хуже: то ли от того, что я начал понимать, что лап больше нет и что жить мне теперь придется несладко, но главное, от того, что хозяин мой так и не пришел. Представляете, он прибегает, а меня нет! Как он, наверное, переживает, мучается, что не успел меня спасти тогда. Да ладно, теперь что... Есть я не мог первое время, да и не хотелось. Вообще жить не хотелось. Что меня ждало впереди? Страшно подумать. Но люди эти, волонтеры, с моим нежеланием жить мириться не хотели. Лечили меня, кормили с рук, а потом придумали специальную утяжеляющую миску, чтобы я сам есть мог, а то без лап-то как есть – миска все время переворачивается, и весь суп коту под хвост. То есть псу, мне то есть... А потом мне вместо лап колеса приделали! Вот это класс. Мне даже понравилось! Знаете, так даже быстрее можно бегать, чем на лапах. Ожил я, в общем, что говорить. За что всем моим спасителям такое большое собачье спасибо – не выразить! Не умею я слова эти специальные лаять... Намучались они со мной, конечно. Но им вернется добро их сполна. Я-то знаю. Хорошее, оно всегда втройне возвращается. Не знаю, как у вас, у людей, а у нас, собак, так. Одним словом, счастливый я пес, что говорить. Я только, знаете, еще что гавкнуть хочу: если вы моих хозяев когда-нибудь увидите, вы им передайте, я не обижаюсь, что они тогда не успели. Я их помню и люблю. Пусть приходят в гости, лапу я им теперь, конечно, подать не смогу, но супом угощу. Он тут у меня вкусный. С перловкой. А сам-то я теперь отсюда ни лапой. Теперь здесь мой дом и моя семья.