Зарипа, 21 год

Я представляю себе взгляды прохожих, которые смотрели на стройку, где трудился мой отец. Люди шли мимо и думали: «Приезжие. Из-за них у нас такой высокий уровень преступности. Их тут слишком много. Пусть валят к себе домой!»
В школе в Киргизии, как только отец входил в класс, дети вставали в знак приветствия. А взрослые жители уважали его – спрашивали совета. Учитель – почетная профессия. В Москве мой папа стал никем. Когда он садился в метро в своей грязной от строительной пыли оранжевой форме, все отворачивались. Девушки, сидящие на скамье по соседству, прижимали сумочки к груди.
Теперь я на своей шкуре ощущаю, что чувствовал папа.
Я родилась в маленьком киргизском селе – Хальмион. Это крошечное место, где все знают друг друга в лицо.
Мой отец преподавал в сельской школе математику. Мать занималась домашним хозяйством.
Я выросла в каменном домике с небольшим садом. Папа построил его своими руками. Внутри у нас был тандыр – печка, которая напоминает колодец. Жар идет от нагретых камней. Каждый день мама делала хлеб. Аромат распространялся по комнатам. Свежей выпечкой пах мой родной дом.
Нам всегда жилось нелегко. Папа зарабатывал 3000 сомов в месяц. Это примерно 2700 рублей. Но пока в семье было три человека, этих денег вполне хватало на муку и молоко. Когда родились мои младшие братья и сестры, пришлось перейти на овощи из огорода.  
Сейчас в нашей семье 6 детей. Я – самая старшая. С рождением младших я перестала быть наивной девочкой, которая любит играть в дочки-матери с подругами. Дочки-матери стали никаким не развлечением, а буднями. На мои плечи легла огромная ответственность. Я стала воспитывать малышей.
За детьми тяжело уследить. Сплошная беготня: одному не хочется есть кашу, с другим – поиграй, третьего заставь делать уроки. Я справлялась – другого выхода у меня не было.
Уже в 14 я стала чувствовать себя полноценной мамашей. Умела пеленать, кормить из бутылочки, баюкать, агукать, купать – что угодно.  
Еще я всегда неплохо училась. По крайней мере, я очень старалась.
Представляю, какие разговоры ведут московские старшеклассники со своими родителями: «Ма-ам, да не хочу я в университет. Не нагулялся!» У меня все было наоборот. Я заводила разговоры об учебе каждый день. У нас в селе мало кто может похвастаться дипломом вуза. Будущее девушки наших краев заключается в скромном домохозяйстве. Готовка-стирка-дети в четырех стенах. А я буквально молила родителей: пожалуйста, помогите продолжить образование! Для этого нужны деньги, понимаю, но я так об этом мечтаю!
Вуз нам и правда был не по карману. В селе нет университета, а это значит, что надо тратиться на общежитие, еду, учебники. Плюс и образование само – не бесплатное. Да один лишь билет на поезд стоит, как треть отцовской зарплаты.
Из-за меня мой папа решился на подвиг: поехал на год в Москву – работать на стройке. Так было проще накопить денег хотя бы на первый год учебы.
Мне было тяжело его отпускать. Во мне зародился дикий страх: а вдруг я вылечу из института – и все труды окажутся напрасными?
Я безгранично благодарна своему отцу. Ради меня он таскал кирпичи, мешал цемент, копал землю. Он всю жизнь до этого работал в школе – не привык к постоянному физическому труду. Кроме того, он был на тот момент не таким уж молодым.
Папа вернулся из российской столицы усталым и худым. Его руки огрубели и покрылись мозолями. Его суставы опухли и стали болеть. И несмотря ни на что, был невероятно счастлив: он заработал нужную сумму.
Получив деньги, я поступила на экономический факультет Бишкекского гуманитарного института.
Мне пришлось срочно учить русский. В родном Хальмионе никто этого языка не знал. А в институте только на нем проходили занятия.
Мои однокурсники сильно отличались от меня: в большинстве своем это были дети из обеспеченных семей. Они носили модную одежду, отплясывали на дискотеках и систематически прогуливали семинары. Они понимали: если что, всегда можно дать взятку взамен на зачет.
Я им нисколько не завидовала, но и не хотела от них отличаться. Когда приезжала домой на каникулы, жаловалась маме: почему они себе могут столько всего позволить? Они не бегают по городу в поисках работы, не едят растворимую лапшу из пакетика… Почему?
Мама мне всегда говорила: трудности нужны для того, чтобы окрепнуть духом: «На каждое сегодня есть свое завтра». Хоть я и верила, что это лучезарное «завтра» не за горами, то самое «сегодня» казалось невыносимым. Но раз есть амбиции, значит, есть цель – то, за что ты борешься.
Поступив в институт, я стала искать работу, чтобы прокормить себя. Я долго обивала пороги разных контор. Никто не желал нанимать студента. Все отмахивались: мол, ученику надо сидеть за книгами, а не зарабатывать деньги. Нужен свободный график, да и ответственности у подростка маловато…
Работу я нашла только через знакомых. Одна семья собралась переезжать в Москву. Договор был таков: я обязуюсь нянчить троих малышей, пока пара не наладит дела в России. Когда решат все проблемы, они заберут ребят к себе. А после того как я окончу институт, они и меня пристроят в Москве.
Я с трудом представляла себе, на что шла. Старшенькому было 6, среднему – 4, а младшему всего 2 года. До второго курса я выполняла обязанности многодетной матери. Хорошо, что у меня своих братьев и сестер много: я уже имела опыт ухода за детьми. Иначе я бы совсем с ума сошла.
Через два с половиной года малышей забрали в столицу. А мне пришлось устраиваться в турецкую мебельную фирму. Я стала уборщицей и помощником повара. Утром я работала, вечером бежала в институт, ночью зубрила материал. Спала по 2-3 часа. Я обеспечивала себя полностью: платила за учебу, экономила на еде, что могла – отсылала в Хальмион.
Родителям в то время стало еще сложней. Дети подросли – их потребности увеличились. Надо было покупать одежду, учебники, больше еды. Отцовской зарплаты не хватало. Моей – тоже.
На четвертом курсе я поняла, что не осилю дальнейшую учебу. Пришлось уйти в академ, чтобы заработать на два последних курса.
Тогда мне еще и исполнилось 19 лет. Приближался возраст замужества. Пора было собирать приданое. У нас принято выходить замуж уже с некоторой суммой денег и имуществом, которое переходит в дом родителей жениха. Мы верны своим традициям.
В общем, все карты сложились воедино – и я решила уехать в Москву. Там можно заработать нормальные деньги, подумала я. У папы же получилось. Со мной поехала сестра.
Я себе и представить не могла, насколько люди могут быть черствыми. В многомиллионном мегаполисе никому нет дела до тебя. Все тут решают деньги. В Хальмионе мы привыкли друг другу помогать. Проблема одной семьи становится заботой всей деревни. Когда у меня умерла бабушка, деньги на похороны собирали с соседей. В крупном городе такое невообразимо.
Еще я и понятия не имела, что в Москве всем заправляет коррупция. Я вообще не знала, что это такое. Что будут заставлять платить всегда – при малейшей возможности надавить.
В миграционной службе, где мы получали временную регистрацию, нам без лишних намеков сказали: за вожделенный штамп – 500 рублей. Кто-то наверняка подумает, что я издеваюсь, но эта сумма и правда была почти что неподъемной. Пришлось заплатить.
Мы поселились в коммуналке. Я сразу же стала названивать той семье, с которой когда-то заключила договор – ждала помощи с работой. Трубку никто не брал. По сведениям знакомых, люди находились в Москве. Видимо, просто не могли выполнить свое обещание.
Я устроилась сама – посудомойкой в столичный бар.  
С сестрой было сложно – у нее свое-образный характер. Не хочу вдаваться в подробности, но в итоге я решила искать себе отдельное жилье. Так я сняла койкоместо.
В двухкомнатной квартире со мной проживали еще 19 человек. Звучит ужасающе, но я смогла себя убедить в том, что это не так уж страшно. Другого выхода не было.
Все соседи были нелегалами, как и я. Кто-то работал на стройке, кто-то ремонтировал квартиры москвичей. У многих имелось высшее образование. Среди уборщиц, рыночных торговцев, дворников вообще немало бывших врачей, юристов, даже преподавателей из университетов.
Мне повезло: мои соседи не пили вообще. Они исповедовали ислам – эта религия запрещает алкоголь.
В Киргизии говорят: «Скрывающий бедность не разбогатеет, скрывающий одиночество не обзаведется семьей». Наши отношения строились на взаимопомощи: как только кто-то узнавал о новой работе для «гостей столицы», он делился информацией с остальными. Когда один человек устраивался, он просил нанять кого-нибудь из «наших».
Правда, меня это не очень касалось: работа в баре меня и так устраивала. Там кормили служащих. Честно говоря, еда была отвратительной, зато так я экономила на продуктах.
Как только денег скопилось достаточно, я купила билет домой.
Я гордо протянула родителям конверт с зарплатой. А они встретили меня радостными новостями. Оказалось, старший брат тоже решился на учебу в вузе. А я-то думала, он так и останется маленьким хулиганом. Я сразу сказала ему: Мирзат, налегай на русский. Выучить язык – самое сложное. Через пару месяцев Мирзат уехал в Томск. Нанялся на стройку. Стал готовиться к поступлению.
А я по окончании отпуска вернулась в Москву. С собой прихватила много умопомрачительного маминого хлеба. Боже, как я по нему скучала! Он такой ароматный, а когда прямо из тандыра… Пальчики оближешь.
В Москве на выходе из аэропорта меня остановили два милиционера:
– Предъявите регистрацию.
Я показала штамп. Они долго крутили документы в руках:
– Это чистая подделка. Печать кривая, заполнено все неправильно. Пройдемте с нами.
В отделении я снова покорно заплатила 500 рублей. А еще один из милиционеров отвел в сторонку и нашептал:
– Учти: каждый раз по приезде придется давать взятку. Если хочешь, чтобы тебя оставили в покое, запиши мой номер телефона.
Я записала.
После Хальмиона примириться снова с коммуналкой было уже нереально. Да и изменилось в ней кое-что: у некоторых соседей появились романтические отношения. То и дело к нам стали приплюсовываться чьи-то любовники. Они без конца обнимались, разговаривали о том, как заработают много денег и непременно поженятся. Мое жилье стало напоминать муравьиное гнездо.
После долгого и отчаянного поиска я нашла четырехкомнатную квартиру с пятью жителями.
Поначалу было страшно: новые соседи показались не такими дружелюбными. Что это за люди? Вдруг они – бывшие уголовники? Встречаются ведь разные типы. Жизненные сложности способны сделать нормального человека преступником. Что делать, если больны пожилые родители – нужна срочная операция, а денег нет? Не все способны сохранить человеческий облик при таком раскладе. Оттого и мнение о приезжих складывается соответствующее.
Слава Богу, мои опасения пока не оправдались. Правда, время идет, а с соседями мы так и не общаемся. Каждый сам за себя. Никакой поддержки. Мне кажется, это связано с тем, что новые ребята давно живут в Москве. Они стали самостоятельными – и отучились полагаться на других. Может, кто-то подорвал их доверие?
Чтобы оплатить новую квартиру, я устроилась на вторую работу – официанткой в столовую. А еще обклеила район объявлениями «Услуга уборщицы. Недорого!».  
С увеличением нагрузки я поняла, что в сутках слишком мало часов. Просыпалась в 6, в 7:30 уже была в столовой. Собирала грязную посуду, подносила еду. В 14 – перерыв на обед. Я его тратила на то, чтобы посидеть полчаса с закрытыми глазами. Почти что сон.
Затем я меняла униформу официантки на халат уборщицы. Две станции метро – я в баре. Выносила мусор, полировала стекла, чистила туалет, мыла полы. Зимой сложнее всего: каждые 5 минут надо стирать следы от обуви. Бар маленький, но посетителей всегда хватало.
После полуночи я возвращалась домой. Готовила себе ужин на скорую руку – лапша из пакетика, хлеб. Стирала тихо, чтобы никого не разбудить. И засыпала на 4 часа.
В Москве мне сны не снятся. Только дома – в Хальмионе.
На мой день рождения – в октябре – меня уволили из бара. Я просто забыла вынести мусор. Единственный грех за всю годичную службу.
Это закон: там, где работают эмигранты, платят вдвое меньше. И втрое меньше церемонятся. Куда же пойдет жаловаться девушка, которая шугается милиции, боится быть высланной, постоянно слышит угрозы? С таким работником можно делать что угодно. Хами, гоняй, заваливай самым каторжным трудом. Эмигрант только спасибо скажет.
И не пискнет, если его уволят.
Я снова засела за газеты с объявлениями. Собеседования, анкеты. Отказ за отказом. Я уже выучила этот текст наизусть:
– Вы нам подходите, но у вас нет русского гражданства. Понимаете, это отразится на репутации заведения...
Гастарбайтерша. Нелегалка.
Я постоянно чувствую на себе те же взгляды, что и отец. Старая одежда, восточная внешность. Большая авоська с тряпками. Мой студенческий билет – на дне. В Киргизии говорят: «В знакомом месте чтут силу. А в незнакомом – одежду».
Тем временем мой брат поступил в институт в Томске. А я чудом умудрилась накопить на билет домой. Съездила в отпуск – набралась сил, нагрузила сумки хлебом.
Когда я вернулась в Москву, меня опять остановили милиционеры. В общей сложности это была уже четвертая регистрация в столице. После нее я решила позвонить мужчине, который хотел со мной «договориться». Он предложил вот что: я привожу «клиентов» (знакомых, которые хотят получить регистрацию) – он отмазывает меня от «проверок». Я была вынуждена согласиться.
Через какое-то время объявилась семья, которая поручила сидеть с малышами в Бишкеке и обещала помочь потом. Я не стала требовать от них оправданий и извинений за то, что они проигнорировали меня в столице. Просто попросила разрешения посмотреть на детей. Когда пришла к ним в гости, троица накинулась на меня: Зарипа, мы так скучали! С тех пор я навещаю их каждые выходные.
Брат мой – Мирзат – в институте задержаться не смог. Вылетел из-за русского языка. Он так его и не освоил. Вернулся на стройку. Долго боялся рассказать об этом родителям. Я напомнила, что «в сыне для отца нет пороков». И что человек проверяется в трудностях. Я уверена: через год Мирзат вернется к учебе.
Сейчас я продолжаю жить в Москве. Осталась на одной работе – в столовой. Взяла себе максимальное количество смен – без выходных. Осталось накопить еще немного – и я снова смогу учиться в Бишкеке.               
В Москве я стала очень сильной. И так была выносливой, а тут совсем одеревенела. Теперь я хорошо понимаю, на что способна.
Когда окончу вуз, обязательно начну работать в Киргизии по специальности. У меня будет много детей. Им не придется мыть туалеты. У них будет все, что они пожелают. Они отучатся в университете. Надеюсь, станут педагогами или врачами.
Президент Киргизии Курманбек Бакиев тоже родился в маленьком селе. А когда ему было 20 лет, он работал грузчиком на рыбном комбинате. Большие дела начинаются с малого.
Я в это верю.

Факты

По официальным данным, в 2008 г. на территорию РФ прибыло 10 млн. 239 тыс. трудовых мигрантов, из них граждан Украины – более 3,5 млн., Казахстана – 1 млн. 386 тыс., Таджикистана – 984 тыс., Молдавии – 907 тыс., Кыргызстана – 550 тыс., Азербайджана – 542 тыс., Армении – 394 тыс.

В кризисных условиях некоторые работодатели сокращают столичных сотрудников, после чего нанимают на их места иностранцев – они согласны занимать те же должности за меньшую зарплату.

Значительная часть мигрантов через некоторое время получает российское гражданство, переставая фигурировать в числе гастарбайтеров.

Комментарий психолога

На все случаи жизни у каждого из нас запасены стереотипы: «Гастарбайтеры не отличаются умом», «От приезжих можно ждать только воровства», «Стыдно быть бедным», «Без связей никуда не пробьешься» и т.д. В зависимости от ситуации мы применяем эти установки, чтобы оправдать свое поведение или осудить кого-то из окружающих. Людей, не дотягивающих до нас по социальному, интеллектуальному или материальному уровню, очень легко начать рассматривать так же пренебрежительно, как нелюбимых животных. А ведь если человек родился в худших условиях, совсем не значит, что из-за этого он автоматически стал плохим.
Эта история не только о Зарипе, но и о ком-то из наших одноклассников, сокурсников, соседей, которых мы привыкли мерить национальностью или содержимым кошелька. Может, стоит заглянуть в глаза и сердца этим людям, чтобы узнать их поближе?

июнь 2009