Мы с Маратом познакомились, когда я училась в восьмом классе, а он – в девятом. Он сразу в меня влюбился, начал активно ухаживать, но сначала у меня не возникало к нему ответных чувств. Однако я согласилась с ним встречаться – хотела таким образом отделаться от другого навязчивого ухажера. А потом, когда мы с Маратом начали близко общаться, оказалось, что у нас много общего. И это несмотря на то, что я – христианка, а он – из мусульманской семьи. Постепенно я в него влюбилась. Первые полгода наших отношений были прекрасными: он был влюблен в меня, я – в него, и нам было очень хорошо вместе. Но на этом наше счастье закончилось. 

Я была глупой, маленькой тринадцатилетней девочкой и зачем-то отдалась ему. Не понимаю, почему я так поспешила. С того момента все пошло наперекосяк. Он будто почувствовал какую-то власть надо мной и в то же время начал от меня отдаляться, а я, наоборот, стала слишком сильно к нему привязываться. Он был моим первым мужчиной, и я очень боялась, что он меня бросит. Мы стали постоянно ссориться из-за каких-то мелочей, а потом он начал меня бить. Я уже и не помню, за что он ударил меня в первый раз, но со временем рукоприкладство стало для нас обычным делом. Я все терпела, потому что думала, что если он забрал у меня самое ценное, значит, мы вместе навсегда. Но через год, когда я наконец решила расстаться с Маратом, я узнала, что беременна. 

Первой задержке я не придала особого значения. Мне не хотелось даже думать о том, что я могла забеременеть. Я рассказала обо всем Марату, но у него эта новость вообще не вызвала никаких эмоций. У меня не было денег, чтобы купить тест, а он свои карманные деньги тратил на сигареты. 

Я рассказала о задержке моей знакомой, и она купила мне тест. Он сразу показал две полоски... Я очень испугалась. Я не хотела верить, что это могло произойти со мной – мне было всего 14, я сама была ребенком, а тут... Поговорить было не с кем: в разговорах с Маратом я эту тему больше не заводила, а с мамой у нас всегда были сложные отношения. Они с отцом развелись после моего рождения, но пока мне не исполнилось шесть, жили вместе в одной комнате в квартире у папиной семьи. Родители постоянно ссорились: я до сих пор помню, как на моих глазах они били посуду и дрались. Мама всегда была на нервах. Потом папа съехал, и мы с мамой остались жить в квартире его семьи, где нас не очень-то жаловали. Его родственники недолюбливали маму, да и меня тоже. Но деваться нам было некуда – мы много лет стоим в очереди на квартиру, но государство не спешит нам ее выделять. После папиного ухода мама так и осталась вечно раздраженной и замкнутой. Наши с ней отношения – это постоянные ссоры. Так что о своих задержках я сказать ей не могла, да и папе тоже – я была уверена, что он убьет меня, если узнает. 

Зачем-то я стала рассказывать о своей беременности всем подряд, и в итоге это дошло до учителей. Преподавательница английского хотела мне помочь, предлагала выпить какие-то чудо-таблетки, но я не решилась. Я подумала, что лучше рассказать обо всем директору. Выслушав меня, он созвал учителей. Они дали мне еще один тест, который я делала уже при них и который тоже показал сразу две полоски. Учителя настаивали на том, чтобы я обо всем рассказала маме. Говорили, что, если я ей не признаюсь, через три дня директор сам введет ее в курс дела. В тот же день я сообщила Марату, что в моей беременности уже нет никаких сомнений. Вместе мы придумали какую-то дурацкую легенду про его тетю-акушерку, которая осмотрела меня и сказала, что я не беременна. Это очень глупо, но больше всего на тот момент мне хотелось как можно дольше скрывать свое положение от мамы. Мне казалось, что все это может оказаться какой-то ошибкой и что скоро обязательно выяснится, что я не беременна. Как ни странно, учителя поверили в сказку про акушерку. И я продолжила ходить в школу как ни в чем не бывало. Я сдала выпускные экзамены за девятый класс и даже написала заявление, что пойду в десятый. 

Когда начались каникулы, я была уже на третьем месяце. Марату на это было наплевать – он укатил отдыхать в деревню и оставил меня одну. Я решила рассказать обо всем его родителям. Они хорошо ко мне относились, и поговорить с его мамой мне было даже проще, чем со своей. Она повела меня на УЗИ. На экране уже был виден будущий ребенок, было видно, как он сосет ручку... Мне поставили срок – 12 недель. Мама Марата негодовала, как он мог уехать, оставив меня в таком положении. Она позвонила ему и сказала, чтобы он немедленно возвращался домой, но он, мягко говоря, не горел желанием это делать. Его мама пообещала мне, что в ближайшее время поедет туда и заберет его, как бы он ни сопротивлялся. 

Доказательства моей беременности стали уже настолько очевидными, что больше не было возможности обманывать себя и не было смысла обманывать моих родителей. Я ужасно боялась им обо всем рассказать – для меня это было самое страшное, страшнее самой беременности и предстоящих родов... Вечером мы встретились все вместе – я, родители Марата и мои. У мамы и папы началась истерика – они то ужасались, то начинали смеяться над тем, как рано им предстоит стать бабушкой и дедушкой. Потом они начали обсуждать, где мы с Маратом могли зачать ребенка. Говорили, что у меня это сделать невозможно, а у него всегда дома бабушка, значит, по их мнению, мы сделали это в подъезде. Мама до сих пор говорит мне: «Нечего было по подъездам шоркаться!» До боли обидно, что она такого мнения обо мне... 

В тот вечер мы решили, что будем оставлять ребенка. Срок был уже очень большим, да и из христианских убеждений мы всегда были против абортов. Мама сразу сказала, что становиться бабушкой не входило в ее планы, так что помогать мне она не будет. Папа предложил поехать в магазин за книгами со словами: «Ты же ничего не знаешь о материнстве...» А когда мы ехали домой, он протянул мне листок бумаги с номером телефона, сказав: «Держи, здесь делают анонимные аборты». Через какое-то время Марат вернулся в город. Но наши отношения остались прежними – это были не отношения даже, а просто постоянные ссоры. Но мой отец сказал мне, что если я жду ребенка от Марата, значит, он уже считается моим мужем, и я должна оставаться с ним. Марата не смущало, что я беременна, и он продолжал орать на меня и бить без повода. Никакой любви между нами уже не было – я ненавидела его всем сердцем, но продолжала терпеть, потому что не знала, что будет со мной дальше. Мама не собиралась мне помогать, и я не знала, куда идти, когда ребенок появится на свет. 

В сентябре я пошла в десятый класс в вечернюю школу. Я всегда сама таскала сумку с учебниками, какой бы тяжелой она ни была, – никто как-то не спешил мне помогать. Мой так называемый муж ни разу не проводил меня и не встретил. Даже когда наступила зима, и я ходила в школу по гололеду. У меня был уже большущий живот, а Марат так и продолжал жить обычной жизнью одиннадцатиклассника – учился, проводил время с друзьями, играл в футбол. Хоть у нас и были ужасные отношения, иногда мне просто хотелось пройтись с ним после школы, как-то так спокойно, по-семейному рассказать, как мне тяжело, почувствовать его поддержку и понимание... Но ему все это было неинтересно – даже когда мы якобы шли гулять, он вечно приводил меня на футбольное поле далеко от дома и начинал играть. Я должна была ждать, когда игра закончится, – в этом и заключалось наше совместное времяпрепровождение. Я не раз часами стояла на морозе и тихо плакала – говорить Марату, что он поступает ужасно по отношению ко мне, было бессмысленно. В итоге я уходила, только когда уже переставала чувствовать ноги. Марат догонял меня, останавливал и снова кричал, что я не права, толкал, дергал... Я постоянно была на нервах, все время в депрессии. Но, как ни странно, в целом беременность прошла нормально, только в самом конце меня положили в больницу на сохранение. 31 декабря в два часа ночи у меня отошли воды. Я рожала очень тяжело: потеряла много крови, в какой-то момент пришлось делать эпидуральный укол... Все это продолжалось десять часов. В полдень я родила дочку. Как сказали врачи, довольно большую: вес – 4 кг, рост – 53 см. После родов меня пришлось зашивать, причем с первого раза это сделали как-то неправильно, и пришлось переделывать. В итоге я два дня не могла ходить. Но главное – моя дочка родилась живой и здоровой. 

Мы с ребенком переехали жить к Марату. Я была вынуждена это сделать, потому что, узнав о беременности, бабушка, мама моего папы, с которой мы жили в одной квартире и которая ненавидела меня и мою мать, выгнала меня, сказав, что теперь она меня не признает. Маму она тоже пыталась выгнать – папа ведь был уже на ней не женат, а значит, бабушке она никто. Мы всегда так жили – вроде родственники, а отношения хуже, чем у врагов. С самого дня выписки у меня начались проблемы с «мужем» и его родителями. Первая ссора была из-за имени дочери. Мы с Маратом решили назвать ее Вероникой, но его отец, узнав об этом, запротестовал. Он сказал Марату, что дочь мусульманина должна носить мусульманское имя. Марат согласился. Пришлось выбрать дочери другое имя – Эмилия, вроде как потому, что такое имя есть и у мусульман, и у христиан. Все это меня ужасно злило. Меня бесило, что Марат беспрекословно слушает родителей и даже не пытается учитывать мои интересы, бесило, что я не могу дать дочери то имя, которое хочу... В итоге в первый месяц жизни у ребенка вообще не было имени. В конце января я пошла в ЗАГС регистрировать ребенка – Марат в это время был в школе. Я сделала по-своему: назвала дочь самым православным именем – Мария без ведома мамы, папы и родителей Марата. В графе «отец» я поставила прочерк. Не хотела, чтобы там стояло имя человека, которого я ненавидела и который бил меня всю жизнь. Так что официально у Маши нет папы. От него у нее осталось только дурацкое отчество – Маратовна. 

Мы со «свекровью» так и продолжали каждый день скандалить – жить вместе нам было тяжело, очень уж мы не сошлись характерами. Через три месяца мне пришлось съехать и вернуться домой, в комнату к маме. Бабушка уехала в деревню – оно и к лучшему: меньше видимся – меньше ругаемся. Остальные родственники вообще для нас как чужие. 

Мама обещала, что не будет помогать мне с ребенком, и сдержала слово. За всю жизнь моей дочки родная бабушка посидела с ней от силы часа два. Правда, мама помогает нам с питанием и иногда дает деньги на одежду, и я ей благодарна хотя бы за это. А так мы с Машей живем на пособие, которое мне выплачивает государство: когда дочка родилась, мне выплатили 80 000 рублей, а потом каждый месяц еще по 4500. В основном мы живем на эти деньги. У моего папы нет возможности нам помогать – уже который год он не может устроиться на работу. Но если бы у него была такая возможность, я уверена, что он бы нас поддержал. 

Маша всегда со мной. Если я хочу в магазин, то иду с ребенком и коляской. Хочу погулять с друзьями – снова с ребенком и коляской. Так у меня совсем не осталось друзей – когда мы встречались, я плелась с ребенком позади них, да и кому будет интересно общаться со мной, если я ничего не вижу, кроме своей дочери и грязных пеленок. У друзей была совсем другая, нормальная жизнь: школа, развлечения, свидания. Той же жизнью жил и Марат. Пока я, 15-летняя девочка, сидела дома с ребенком, он ни в чем себе не отказывал. У него было все: последний звонок, выпускной, поступление в университет. Потом он начал совмещать учебу с работой. Не для того, чтобы помогать мне и Маше, а для того, чтобы платить за свою учебу. Машка оказалась никому не нужной. Никому, кроме меня. 

Какое-то время мы с Маратом еще были вместе, но продолжали ссориться, скандалить и драться. Я пыталась заставить его хоть как-то участвовать в жизни дочери, но мои уговоры на него никак не влияли. Когда Маше было полтора года, мы расстались. Сейчас поддерживаем отношения только ради дочери, но он встречается с ней очень редко. Разве что погуляет с нами немного и все. 

Сейчас Маше уже два с половиной года. Она растет здоровой девочкой, но все, что я переживала во время беременности, не прошло бесследно ни для меня, ни для дочери. При малейшем волнении я начинаю трястись и задыхаться. Но я не могу пойти к врачу – я уже и забыла о том, что такое время, потраченное на себя. Стрессы во время беременности отразились и на психике дочери. Маша довольно нервная и очень капризная, иногда она просто не дает мне покоя. Но на самом деле это все не так важно, потому что я ее очень люблю – она моя дочь, и кроме нее у меня нет ближе никого на свете. Несмотря ни на что, я рада, что она у меня есть. Иногда я просто смотрю на нее, и на душе сразу становится спокойнее и теплее. Сейчас мы по-прежнему живем в квартире папиных родственников, в одной комнате вчетвером: Маша, мама, я и собака. И все еще ждем, когда государство выделит нам квартиру. Я очень надеюсь, что Машку в ближайшее время возьмут в детский сад и я смогу пойти учиться в университет. В январе следующего года, после того как Маше исполнится три года, ежемесячное пособие сократится до 600 рублей. Не знаю, на какие деньги мы тогда будем жить. 

Если бы у меня была возможность вернуться назад, я бы сделала так, чтобы я родила ребенка, уже будучи по-настоящему взрослой, и чтобы он рос в полной семье, в любви и благополучной обстановке. Не хочу, чтобы кто-то из девушек повторил мою ошибку. Нет, я ни в коем случае не призываю делать аборты, просто надеюсь, что другие не будут такими же глупыми, как я: пусть не спешат ложиться в постель к парням, даже если очень влюбятся, пока не почувствуют, что реально готовы нести ответственность за свои «взрослые» поступки. 

Аксинья Доронина, практикующий психолог: Возможно, ты, как и многие девочки, думаешь, что любовь – это лекарственное средство от всех проблем. Кажется, она спасет от одиночества, подарит чувство нужности, позволит получить заботу, защиту и внимание, которых не хватает в семье. Но если ты носишь в душе обиду и боль (из-за пьянства близких, насилия, равнодушия или чего-то еще), то вместо принца ты, скорее всего, найдешь плохого мальчика. И отношения с ним принесут тебе дополнительные проблемы. В психологии этот феномен называется «женщины, которые слишком сильно любят». Он описывает представительниц прекрасного пола, которые попадают в эмоциональную зависимость от алкоголиков, агрессоров, наркоманов, изменников и просто холодных парней. Причина неудачного выбора обычно состоит в том, что внутренние страдания от несправедливости в семье или собственных комплексов так сильны, что заглушить их могут только еще более мощные переживания – скандалы, драки, стрессы и т.д. Девушки такого типа не способны различить, что хорошо, а что плохо, поэтому они не оценивают заранее последствия каких-то поступков. Искренне любящую, добрую, мудрую и терпеливую девушку от зависимой отделяет тонкая грань. Например, абсолютно естественно, если ты стараешься помочь своей второй половинке в трудную минуту, даже если вчера сгоряча он сказал тебе что-то не очень приятное. Видеть что-то хорошее в мальчике, которого все вокруг считают абсолютным бэдбоем, – это тоже вполне нормально, когда ты его любишь. Быть готовой прощать, идти на компромиссы и уметь признавать свою вину в ссорах – все это тоже говорит о том, что ты по-настоящему любящая и высокоорганизованная натура. Но если ты так боишься расставания, что соглашаешься на ранний секс, даешь парню в долг деньги, безропотно относишься к оскорблениям в свой адрес, терпишь насилие, наркотики, пьянство и берешь на себя вину, даже когда полностью виноват он, то ты можешь причислять себя к жертвам любовной зависимости. Чтобы справиться с ситуацией, лучше обратись к психологу.