Как я к ней попала? Случайно. Знакомые моих знакомых рассказали, что в двух остановках метро живет некая Анна Павловна. Бывший завуч, преподаватель русского и литературы, сейчас обитает почти в трущобах, в доме «под снос». Одинокая, парализованная, брошенная. Лежит на кровати целыми днями и обзванивает всех, чьи телефоны находит в старых записных книжках. Просит помощи. Ноги сами принесли меня к разваливающейся кирпичной постройке. Я оглянулась кругом и поднялась на третий – последний – этаж. Внутренне готовилась к худшему. Боялась, но чувствовала, что нужно идти. Нужно бороться со страхами, эгоизмом, бездействием. Желание помочь тому, кто нуждается, давно жило где-то внутри – и вот представился случай. 

...Дверь в квартиру открыта настежь. По полу коридора совершенно точно можно сказать, что мыли его в последний раз несколько месяцев назад. Запах ужасный, сначала я даже подумала, что где-то прорвало канализацию. 

В дальней комнате на кровати лежала небольшая сухонькая старушка с короткими седыми волосами и большими грустными глазами. Над кроватью – от шкафа к потолку – странная конструкция. Три кожаных ремня и грязная бельевая веревка пропущены через кольцо в потолке и через ручку шкафа. Заканчивается все это петлей, замотанной вокруг запястья левой бабушкиной руки, как будто она кукла, привязанная к игрушечной коляске. Напротив кровати – тумбочка, заваленная испорченной едой и мусором. Рядом с подушкой – старый дисковый телефон, а возле него куча пожелтевших засаленных листочков с телефонами: бывшие ученики, службы спасения, благотворительные организации, милиция, случайные знакомые. На серванте рядом с кроватью я увидела огромную фотографию: на фоне гор подпрыгнула, раскинув руки, красивая блондинка с огромными карими глазами и зажигательной улыбкой. 

Анна Павловна заговорила со мной сразу, как я вошла. Даже не спросила, как зовут. 

Когда эту фотографию сделали, она, Аня, была самым счастливым человеком в мире. Стала лучшим учителем города, и на радостях любимый муж-инженер увез их с маленьким сыном в отпуск на Кавказ. Уже потом стало известно, что детей у них больше не будет. Единственный сынок, Алешенька, стал для Ани смыслом жизни. Муж и младшая сестра даже иногда ревновали. Говорили, что нельзя так любить детей, это портит им характер. Но как же не любить, если мальчик приносит домой только пятерки, все учителя нахвалиться на него не могут, он играет на гитаре и скрипке, прекрасно поет, во всем слушается родителей? Алеша вырос, выучился на инженера, как отец, женился. Появились дети. Анне Павловне нравились и невестка, и крепыши-внуки, она пекла им сырники и варила вкусное варенье, но Алешенька все равно оставался для нее самым главным, самым близким человеком. Тем более что жена потом все-таки плохо с ним поступила. Когда Алешу уволили с оборонного предприятия, она ушла. Бросила ни в чем не виноватого мальчика. Тут уж Анна Павловна, конечно, не сдержалась. Высказала ей все, что думает. А та, Люба, в ответ внуков настроила против бабушки. Нечего больше к ней ходить! Нечего навещать! Если на дачу погостить, то можно. И то, если бабушки там нет. И звонить не смейте! Алеша с горя перестал общаться и с Любой, и с мамой, начал пить, неделями дома не бывал. Анна Павловна рыдала ночи напролет. И от таких переживаний ослабела. 

Выйти из ванны – целая история. Оказывается, бортик у нее такой высокий, что переступить через него самостоятельно не получалось. Для того чтобы достать платье с верхней полки шкафа, тоже надо звать кого-то на помощь. Начнешь суп варить – падаешь в обморок, жарко у плиты. Во двор воздухом подышать не выйдешь – одной по лестнице не спуститься, ноги подкашиваются. Анна попросила сестру пожить у нее. Но сестра отказалась, припомнив Ане, что в прошлом та все свое внимание уделяла мальчику, забывая про других родственников. Даже квартиру и дачу ему завещала. Вот пусть Алешенька ненаглядный и ухаживает. Я меняю Анне Павловне памперсы, а она говорит без остановки. Про то, что каждое утро, просыпаясь, вспоминает молодость. Как им всем было хорошо, как она вырастила сестренку, была ей вместо мамы. Как учила Алешеньку, в школу его водила, в кружки. Как со внуками возилась, как невестке привозила в подарок красивую одежду. Почему все ее бросили? В чем она виновата? Она, конечно, вредная, но разве можно было так? Инсульт случился внезапно, она даже и понять ничего не успела. В глазах темно, голова болит, сознание отключилось. Когда пришла в себя, ни рукой, ни ногой пошевелить уже не могла. И говорить сложно – весь рот перекосило. Бывшие ученики привезли Анну Павловну домой из больницы, вбили в потолок прочный строительный крюк, придумали систему ремней, чтобы бабушка с их помощью смогла садиться. Обустроили место вокруг кровати. Но не будут же они жить с чужим человеком. 

Анна Павловна осталась вдвоем с Алешенькой, который пил все больше, а однажды ночью тихо умер во сне от сердечного приступа. Уже почти год Анна Павловна живет одна. Если это можно назвать жизнью. Вокруг одинокой старушки в двухкомнатной квартирке кругами ходят желающие нажиться. Она готова завещать свое жилье кому угодно, но вот только пусть эти люди обещают ей, что будут часто приходить или наймут сиделку. Обещать люди ничего не могут, только смеются: куда тебе, бабка, сиделку, тебе в могилу пора. Про визитеров Анны Павловны можно роман-аферу написать. Но ей не до романов, хотя когда-то она цитировала наизусть всего «Евгения Онегина». Два раза в неделю Анну Павловну навещает социальный работник – такой человек приставлен к каждому инвалиду. Он приносит пенсию и покупает в магазине еду: хлеб, дешевые йогурты, макароны. Но готовить эту еду уже некому, поэтому Анна Павловна неделями не ест горячего. Пока не придет кто-то из учеников или знакомых, что случается нечасто. 

Я предложила Анне Павловне позвонить сестре и бывшей жене мужа. Все-таки родственники. Сестра объявила мне, что «переезд к Аньке не рассматривает: своих дел полно», а в гости заедет. Как-нибудь осенью. Когда с дачи вернется. Люба, бывшая невестка, выслушала меня внимательно и сказала, что они готовы помочь бывшей родственнице. Но только если им бабуля завещает квартиру. Хотя, если возможно, пусть ее дальнейшей судьбой занимается государство. Или другие сердобольные люди. 

– Да у нее и нет никого. Какие люди-то? – я растерялась. – Ну, какие-нибудь. Вот вы, например. Вы же пришли. Я пришла еще раз. А потом – еще. Слишком страшно оставить человека вот так, в одиночестве. Никто не заглянет – нет горячей еды. Тогда бабушка ест хлеб, чай и молоко. От них очень болит живот. Болит живот – некому поменять памперс. А самой, одной рукой, не дотянуться, не распаковать, не подсунуть под себя. Что делать? Замкнутый круг. Анна Павловна говорит, что вообще старается меньше есть. Вдруг захочется в туалет, а потом несколько дней никто не будет навещать? 

Характер у нее, конечно, не золотой. Она требовательная, строгая, иногда даже ревнивая. Но я-то знаю, что это все от страха. Острого страха снова остаться одной. Она может просить меня несколько раз перезаваривать чай (невкусно), или готовить другую еду (надоела картошка). А я снова буду притворяться, что это моя бабушка. Что она пекла горы сырников не двоим внукам, которые даже по телефону с ней не разговаривают, а мне. Горы ароматных сырников с клубничным вареньем. Как же я теперь могу ее бросить? Своей бабушке, кстати, я теперь чаще звоню. И прихожу на семейные праздники, хотя раньше терпеть их не могла. Оказалось, что среди моих родственников много интересных людей, с которыми очень приятно общаться. Так что можно Анне Павловне еще и спасибо сказать за то, что она мне семью подарила. Мою. 

В прошлом году я работала в управе: брала интервью у чиновников, помогала с организацией социальных мероприятий. 

Перед 9 Мая меня отправили общаться с ветеранами. Нужно было задать им несколько вопросов, а заодно и развлечь. Не скажу, что пришла в восторг от этой идеи, но что делать. Вытерпела, отчеты опубликовали, а ветераны начали в управу звонить: какая девочка хорошая к нам приходила, выслушала, поняла… Мои начальники решили, что я легко нахожу общий язык с пожилыми людьми, окрестили «спецом по бабушкам» и выдали список тех, к кому не мешало бы сходить. 

Старики и старушки меня пугали, но я набивала сумку кроссвордами, вафельными тортами и отправлялась по гостям. Часами слушала рассказы о годах войны и молча кивала головой. Надоедало быстро, но от скрипучих голосов старушек становилось стыдно за свои мысли. И я терпела. 

Одна бабушка – Люся – очень быстро ко мне привязалась. О себе рассказывала много и подробно, сокровенные черно-белые карточки показывала, «косолапыми мишками» кормила и за руку еще держала иногда ссохшимися пальцами. 

Я всегда думала, что одиночество – это когда вокруг никого нет. Ты совсем один, совсем-совсем – вот оно, это чувство. Но это не так. Я поняла это благодаря Люсе. 

Люсин муж умер давным-давно от рака крови. Она осталась одна в малознакомой Москве с тремя детьми на руках. Люся вырастила их, своих кровинок, в гордом одиночестве. Вложила в них все, что было. Дети выросли славные. Один сын – художник-портретист. Женился и уехал работать в Прагу. Дочь – тележурналистка, живет сейчас в Будапеште. Третий ребенок стал банкиром и остался в Москве. Все Люсины дети добились успеха, зарабатывали хорошие деньги. 

А маме помогал лишь Леша, третий. Продукты возил, давал деньги, но это продолжалось недолго: вскоре Лешу повысили на работе – и времени на маму совсем не осталось. Думал, что брат и сестра примут участие в ее жизни. Все переводили стрелки друг на друга. О своих детях Люся рассказывает мне каждый раз, когда прихожу. Одно и то же. Кажется, она только о них и думает, заучила истории наизусть. Плачет все время. Говорит, что 2000 рублей пенсии ей хватает, денег от детей не нужно, они молодцы, пусть работают. Пытается ими гордиться. Как ни приду, Люсе все время холодно. 

Даже летом, когда я обмахиваюсь газетой и жалею, что не могу снять юбку и нырнуть с головой в холодный компот, Люся кутается в темно-синюю шаль и каждую минуту вздрагивает. Будто ледяной ветер у нее где-то там, внутри. Люсе часто снятся деньги, на которые ее променяли, машины, квартиры. Пару раз она видела, как умерла, – и некому было закрыть ей глаза. Еще снился муж, который качал головой. Снилась мама, которая ругала за то, что Люся неправильно воспитала детей. А я вот не помню, чтобы Люся хоть раз сказала о детях что-то плохое или грубое. Разве что грустное: будь рядом дети, утверждала она, прожила бы еще одну жизнь, а так хватит и этой, даже много. Люся мечтала о внуках, которые были там, далеко. Она их ни разу не видела. Даже и не знала толком, сколько их. А ей так хотелось вязать им шапочки и готовить ароматную шарлотку с корицей. Как-то, помню, пришла, а на Люсе лица нет, совсем осунулась. Я было подумала, что со здоровьем беда, а оказлось, «юбилей» – пятый день рождения без семьи. Люся весь вечер от телефона не отходила ни на шаг. Смотрела на старый дисковый аппарат и ждала. Но он так и не зазвонил, как бы она его ни гипнотизировала. И не факт, что когда-нибудь это случится. 

Лина 

 В нашем подъезде живет сумасшедшая бабка Поля. Шизофреничка. В здравом уме я ее не застала: когда родилась, у бабы Поли уже начались сдвиги. Поля не была одиночкой, ее взрослая дочка жила в том же подъезде. Кажется, когда-то она помогала ей с продуктами, с уборкой, но потом переехала и перестала появляться: стыдно было, наверное, за такую маму. Все немногочисленные Полины подружки умерли, новых людей она к себе не подпускала, а свою злобу и агрессию срывала на соседях по подъезду. Постоянно ворчала, гоняла обнимающуюся на лестницах молодежь, ругалась себе под нос на каких-то управдомов. 

А потом и совсем выжила из ума. Стала каждые пять минут высовываться в дверной проем и все время громко комментировала происходящее. «Буржуи! Все в дом волокут! Понахапают и тащат! Ты смотри! И булки-то она отхватила! И груши! Откуда деньги, спрашивается?» – так она реагировала на меня с пакетами из продуктового. Если вспоминала, кто я такая. А если нет, то ворчала в никуда: «Это еще что за цаца? Взяли моду тут шастать! К кому пошла, отвечай!» Баба Поля писала в ведро, извините... Выносила его на помойку во дворе. Может, туалет у нее засорился, не знаю.

Она раз пять ломом вскрывала кодовый замок, который нам поставили в подъезде: он мешал ей, силачке, ведро выносить. Возмущаться было бесполезно. Проще вызвать службу по замене замков, чем по замене бабушек. Выглядела баба Поля жалостливо: маленькая, лохматая, в каком-то халатике замызганном – всегда одном и том же. Пахла отвратительно. Все старались бегом пробегать мимо ее квартиры. 

 Не знаю, может, кто ее и жалел из соседей, но никакой помощи никто точно не оказывал. К ней привыкли, как к части самого подъезда. Не замечали. Думали, скоро умрет – и все само собой разрешится. Никакие соцработники к ней не ходили: внуки же есть, они и должны помогать, так считает государство. Внуки однажды и появились. Отвезли бабушку в дурку, а квартиру продали. Стало тихо, чисто. Даже немножечко скучно.

Комментарий психолога

Если ты хочешь помогать бабушкам Волонтеры, которые навещают бабушек, оказывают минимальную помощь по дому (меняют лампочки, моют тарелки, подметают пол), приносят книги, журналы и продукты. И – общаются. Если решишься присоединиться к ним, будь готова к тому, что выслушивать, утешать, поддерживать – это очень нелегко. Запасись выдержкой и терпением. 

Помощь пенсионерам на дому оказывает служба добровольцев «Милосердие» (тел.: (495) 107-70-01, www.miloserdie.ru) – обратись сюда, здесь подскажут, где тебя уже ждут. Также можешь навещать одиноких пожилых людей в домах ветеранов или домах престарелых – об этом тебе расскажут в фонде «София» (тел.: (495) 140-03-34, www.sofiafond.ru/aged). Адреса одиноких бабушек есть в управе твоего района.

Факты 

● 25% всего населения – люди пожилого возраста (за 60 лет) 

● Из них 14% – одиночки 

● В Москве 2,5 миллиона пенсионеров. У многих из них есть родственники, но они им не помогают 

●Ежегодно в России 70% пенсионеров обращаются за разного вида помощью в социальные службы 

● В РФ 15% самоубийств от общего количества совершают пожилые люди 

●В среднем по России в 2007 году прожиточный минимум составляет 4014 рублей. Минимальная пенсия по старости с сентября 2007 года – 3556 рублей

Июнь, 2007