Я так хотела ребенка. Именно мальчика. Мечтала о нем лет с восемнадцати. Это сейчас девушки пошли другие – им важна карьера, самореализация... Они оставляют детей на потом. А во времена моей молодости все было иначе. Я встретила папу Сережи, когда была уже на последнем курсе вуза. У нас сразу завязались идеальные отношения: цветы, подарки, вечерние трамваи, театры... Но семья не сложилась. Сережка не знает, как его папаша меня унижал. Пил, гулял. А однажды он просто ушел к другой. Когда уже взрослый сын спрашивал меня про отца, я ему так и объясняла: он променял нас на какую-то тетю. Когда я осталась одна с ребеночком на руках, с работой у меня не складывалось. По образованию я – юрист, а в то время было сложно устроиться в компанию: мест не хватало. Тогда вообще была непростая жизнь в стране. Сережа у меня 1989 года рождения – вы наверняка слышали про те нестабильности. В Сережины 2-3 годика мы буквально голодали. Родители как-то помогали, друзья подкидывали необходимое, и я сама старалась крутиться, как могла, – приторговывала всяким барахлом, ухаживала за чужой бабушкой, мыла полы. Но при этом все равно постоянно залезала в долги. Хорошо, что Сережка этих тягот не запомнил. У него-то все было хорошо. Его все обожали – и мама, и родственники. Его баловали до невозможности. Дедушка наш, будучи пенсионером, даже нанялся сторожем на завод – чтобы Сережке покупать подарки. Бабушка сутками сидела с ним, выполняла все пожелания внука. Сереже никогда не говорили «нет». В детсад мы сына не отдали. А в 7 Сережа пошел в дорогую школу-лицей. В первом классе ему нравилось. Он подружился с детьми, а я к тому времени работу нашла. Так наша жизнь стала налаживаться. С каждым днем Сережа все больше увлекался учебой. Когда я встала на ноги, стала прилично зарабатывать, я отдала Сережу в разные кружки. Чем он только не занимался – плаванием, карате, в лагеря путешественников ездил. А после третьего класса у нас начались проблемы. Учителя стали жаловаться на то, что Сережа постоянно лезет в драки. До этого, если возни-кали конфликты, я всегда поддерживала сына. Знала ведь, что многие смеются над ним – называют безотцовщиной. Ему больно было, вот он и защищался. Но, как выяснилось, распускал руки он не только по этой причине. Оказалось, что Сережка ударил девочку. Я такого от него не ожидала. Учителя рассказали, что Сережка признался в любви однокласснице, а она ему взаимностью не ответила, и он набросился с кулаками. Я его так не воспитывала... Пришлось идти с ним в школу – извиняться. Лет в десять о себе дали знать первые серьезные проявления жесткой агрессии. Сережка вообще любил истерики закатывать – как что-то было не по нему, так он сразу орал. И вот в четвертом, кажется, классе он впервые ударил маму. Тогда я взяла его на встречу с клиентом: мне нужно было оформить бракоразводные документы. Мой клиент вел себя несколько фамильярно – называл меня на «ты», ребенку делал замечания: «не перебивай взрослых», «не мешай маме работать» и так далее. Сережа не привык к тому, чтобы ему указывали. Правда, чужого дядьку он побоялся – слил весь гнев на меня, как только ушел клиент. Сын набросился с криками: «Мама! Ты меня ненавидишь! Ты незнакомому позволила так разговаривать со мной!» После этих воплей Сережа размахнулся и ударил меня ногой в живот. И на этом он не угомонился. Я его еще долго не могла успокоить. Он все кричал, обвинял меня. А я просто закрывалась руками: не поднимать же руку на сына. Вот тогда-то и надо было срочно отводить Сережу к детскому психиатру. Но я подумала, что ребенок просто перенервничал, испугался незнакомого человека, сорвался... Все забылось довольно быстро – Сережа даже извинился потом. Постепенно я поднималась на работе – с каждым годом я получала все больше и больше. Да, для этого я вкалывала как проклятая, сыну времени почти не уделяла... Зато вернула все-все долги, мы хорошо обставили квартиру, появилась машина. Да и Сережка при материальном достатке стал чувствовать себя лучше. В лицее большинство детей были обеспеченными, а тогда и мы с ними поравнялись. Думаю, сын мной гордился. По просьбе ребенка я наняла ему разных репетиторов. И вот в какой-то момент учителя стали активно жаловаться на моего мальчика. Их злила Сережина хамоватость. Преподаватель английского вообще прекратила с нами заниматься. На каком-то этапе меня стала напрягать эта ситуация. Я вызвала сына на беседу – объяснила, что людей надо уважать. Но он был хитрым не по годам: находил зацепки. По его версии, одна его обидела, второй нахамил сам, третья плохо объяснила... В школе с каждым классом у сына становилось все меньше друзей. Учителя периодически звонили мне – говорили, что у Сережи коммуникационные проблемы. Они советовали сходить к психологам. Но Сережа наотрез отказывался от помощи. Второе избиение произошло спустя пару лет после первого. В тот день мы с сыном сидели на кухне. Сережа ел суп – и в какой-то момент ему почудилось, что он унюхал запах средства для мытья посуды: «Мама, ты меня отравишь. Ты не смываешь мыло!» Я ничего не ответила: привыкла к обвинениям. Тут он встал с места и швырнул в меня свою тарелку. Я подскочила. А он набросился на меня с кулаками. Сережа бил меня по лицу, по голове, по ногам. Колошматил не останавливаясь. Я уворачивалась, пыталась закрыться. Сын был слабее меня физически, но мне не хватало душевных сил, чтобы его сдерживать... Весь вечер после этого мы не разговаривали. Я сидела в своей комнате с документами – пыталась работать, но не могла – все время ревела. Сережа ко мне не заходил. Он быстро переключился на телевизор. Только ночью он заглянул и попросил прощения. Даже немного поплакал. Я его обняла и долго успокаивала. Пообещала тогда, что буду уделять ему больше времени. И спросила аккуратно: «Может, сходим к психологу?» Сережа разозлился из-за этого и ушел к себе. Дальше – хуже. В 14 лет сын стал совсем неуправляемым. Закурил, начал исчезать из дому. Дворовой компании у Сережи еще не было, но это его взаперти не держало. Сын мог подолгу – до ночи – шататься по городу в одиночестве, не сообщая, где он и что с ним. И все мои уговоры оказывались напрасными: «Буду делать, что хочу», – отвечал Сережа. У меня не хватало сил на то, чтобы с ним спорить. В 15 сына выгнали из лицея за хамство и неуспеваемость. Пришлось идти в обычную школу. Там у Сережи начали появляться друзья. Они все курили, пили и гуляли ночами. Сережа стал жить по правилам их компании. При этом он от меня ничего не скрывал. Я думала, что его открытость свидетельствует о доверии ко мне, но со временем поняла, что он просто не боится меня. Было так больно смотреть на то, как родной сын надирается до беспамятства, или накуривается гашишем, или просто уезжает на несколько ночей непонятно куда и возвращается весь зеленый. И никакие уговоры на него не действовали. Как только я пыталась на него давить, Сережа бросался в драку. Синяки с меня не исчезали в принципе. К 16 годам Сережа стал очень сильным. Я начала по-настоящему бояться его. Он мог меня запросто убить. Я уже пыталась никак его не задевать. Как только он приходил, я убегала в свой рабочий кабинет, оставляя ему обед на столе. Я даже старалась вообще реже бывать дома. Я не понимала, что мне делать. Заявление на собственного сына я отказывалась писать. К бабушке с дедушкой отправлять его не хотелось: не хватало еще, чтоб Сережа начал издеваться над стариками. В какой-то момент я уже даже всерьез стала задумываться об интернате. Но это же любимый сын – я не могла его просто так кому-то отдать... Как-то раз Сережа приполз домой ночью совершенно пьяным. Я спала. Он ввалился в мою комнату, сорвал одеяло, схватил меня за волосы и поволок на кухню. Он хотел со мной «поговорить». Сереже, видите ли, не понравилось, что я не оставила ему денег на гулянку. Я разрыдалась. Сначала я вяло сопротивлялась, а потом набралась смелости и оттолкнула его. Он упал, ушибся затылком. Вроде бы успокоился. Я быстро схватила телефон и заорала, что вызову милицию. Тут он опомнился, разорвал телефонный провод и, схватив меня за волосы, ударил лицом о стену. Хлынула кровь. В глазах потемнело. Я подумала, что вот прямо сейчас умру. В ту ночь Сережа разбил мне лоб, нос и подбородок. Пришлось ехать в больницу – накладывать швы. Врачам я сказала, что неудачно поскользнулась. Мне не поверили, стали расспрашивать: «Муж бьет? С другом поругались?» Я замотала головой. Признаться в том, что тебя избивает собственный ребенок, невозможно. В тот день Сережка после школы сразу бросился извиняться. Он умолял его простить, божился, что больше такого не повторится. Я ему снова поверила. Очень хотелось верить. В 17 сын превратился в настоящего домашнего тирана. Он стал командовать мной. Кулаки вообще превратились в ежедневный обычай. Когда терпению моему настал предел, я обратилась к психологу. Одна, конечно, – без сына. Благодаря специалисту я поняла, что проблемы были и у меня самой. Я вела себя слишком нервно с сыном. Часто делала замечания, многого боялась, дергалась. С детства он воспринимал мать как человека слабого и истеричного. Это пугало ребенка. В итоге механизм был запущен: генетическая болезнь всегда раскрывается в неблагоприятной атмосфере. Психолог мне сразу сказал: вам надо расселяться. Он посоветовал отослать ребенка подальше. И непременно затащить его к психиатру. После этого я совсем растерялась. Куда отдать сына? Неужели придется отправить его в колонию? Меня не так страшили избиения – больше пугало будущее ребенка. Я живо представила себе все последствия. Подумала: даже если он меня и убьет, на что Сережа был тогда способен, то сам ведь не спасется от тюрем, издевательств, пьянства... Тогда я все-таки решила отправить его на время к своим родителям. Убедила себя в том, что он их не тронет. Бабушка с дедушкой нехотя согласились принять внука. Они прекрасно знали, как у нас в семье обстоят дела. Но вариантов было немного: либо к ним в Подмосковье, либо – колония. На некоторое время я освободила Сережу от занятий в школе. Это были последние классы – период подготовки к институту. Но ни о каком вузе не могло быть и речи: я даже сомневалась в том, что Сереже дадут аттестат зрелости. Моя жизнь продолжала быть кошмаром: я постоянно думала о сыне. Сердце сжималось, как только вспоминала его избиения. Я каждую минуту пыталась найти для себя причину, по которой он таким вырос, хоть и знала ее уже от психолога. Я твердила себе: его воспитывали в любви, тепле и заботе. Его отец хоть и был негодяем, никогда меня не избивал... Тем временем я продолжала ходить к психологу. Специалист мне постоянно повторял: сыну нужна терапия, он должен пить таблетки, проявления насилия свидетельствуют о серьезном психическом расстройстве. Он пытался донести до меня: приступы неконтролируемой агрессии снимаются медикаментами, причины этих проявлений стоит искать уже потом – когда парень придет в себя. Психолог меня долго не мог убедить в том, что Сережа по-настоящему болен психически. Несколько раз даже говорил мне, что не видит толка в нашей работе, потому что мы все никак не можем решить проблему. После трех месяцев разлуки Сережа позвонил мне. Попросил прощения. И намекнул на то, что хочет обратно. Мои родители вроде не жаловались на него – он постоянно где-то ошивался, но их не беспокоил. Тогда я собрала волю в кулак и выдвинула ультиматум: либо Сережа идет к психиатру, либо остается у бабушки с дедушкой. Потребовалось еще две недели, чтобы сын согласился с моими условиями. Он вернулся домой грустным и более-менее спокойным. Он постоянно молчал и пялился в телевизор. В школу он не пошел. Перед приемом у психиатра побои повторились несколько раз. То я на него не так посмотрела, то попросила поубавить звук телевизора, то ему не понравился обед. Но бил он меня уже не так яростно. Пару раз дал пощечину, один раз пнул ногой. Это уже была не боль – это было унижение. Доктор повлиял на ситуацию, но не сразу. После первого приема, на котором мы были вместе, сын закатил истерику. Он выкинул таблетки в помойку, напился и пропал на два дня. После этого психиатр убедил меня не ходить вместе с сыном на приемы. Я повиновалась – перестала вмешиваться. Пару раз Сережа прогулял визиты к врачу, а потом стал прислушиваться к доктору. Лекарства он пил тайком. Прятал их – чтобы я думала, будто все с ним нормально. Я звонила психиатру, расспрашивала о лечении. Доктор наотрез отказывался делиться со мной информацией. «Это медицинская тайна. Исходя из просьб вашего сына, я не могу вам ее раскрыть», – говорил врач. Таблетки нам помогли. Сережа стал более спокойным. Через какое-то время он даже начал иногда улыбаться. Я сперва боялась лекарств – ведь это наркотические смеси. Но доктор объяснил: «Я даю ему комплекс препаратов, который справляется не только с агрессией, но и с другими проблемами. Эти таблетки помогают Сереже стать личностью – они будто очищают его от грязи, которая лежит на поверхности, а то, что внутри, выводят на первый план. Но главное – ваш сын сам себе помогает. Он очень сильный, сильнее своих отклонений. Мы справимся». Так прошло еще полгода. И за это время у нас с Сережей появился семейный обычай: по вечерам мы стали пить кофе и болтать обо всем на свете. О таком я даже не мечтала. За эти сорок минут времени с сыном я была готова когда-то отдать десять лет жизни. Я его очень люблю. В школу Сережа тогда не вернулся. Армия нам не грозила – сын лечился от психического расстройства. Спустя некоторое время Сережа стал посещать еще и психолога. После двух приемов мы начали ходить к нему вместе – на семейную терапию. Вначале я постоянно плакала на сеансах. И только спустя несколько месяцев почувствовала настоящее облегчение. Мы многое поняли. Сережа осознал, что он просто-напросто болел. Я пришла к мысли, что сама во многом провоцировала сына. Сережа до сих пор посещает психолога. Я больше не хожу. В 19 Сережа взялся за учебу. Мы записались в экстернат. И он его хорошо окончил. Сейчас мы поступаем в вуз. Недавно за вечерним кофе Сережа долго рассказывал мне про какую-то девушку. Видимо, влюбился. А когда я ложилась спать, сын подошел и поцеловал меня. И пообещал, что теперь каждый раз будет целовать маму на ночь.

Факты

• Агрессия – это любая форма поведения, нацеленного на причинение кому-то физического или психологического ущерба. Она никогда не бывает немотивированной. Ситуация, которая вызывает всплеск, часто является лишь поводом – причины лежат куда глубже и связаны как с психическим расстройством, так и с воспитанием. 
• Агрессия, направленная на других, – часто результат недовольства собой, внутреннего дискомфорта, разлада между ожиданиями и действительностью, страха за жизнь. Также это способ привлечения внимания, выражение потребности в наказании. 
• Преодолетaь агрессию, не носящую патологического характера, можно, если направить ее энергию в мирное русло. Помогают сбросить негатив активный образ жизни, занятия спортом, любимое хобби. И очень важно научиться позитивно смотреть на мир. 
• Патологически агрессивное поведение может быть результатом повреждения мозга, составной частью эпилептического припадка или следствием воздействия лекарственных препаратов. Кроме того, иногда оно является симптомом гипомании, шизофрении или психопатического расстройства. 
• Если проанализировать криминальный мир, некоторые подростковые группировки и определенные субкультуры, то именно там обнаружится наибольшее количество людей, не стесняющихся своей спонтанной агрессии, спровоцированной самыми безобидными происшествиями. 
• Отличить агрессию-болезнь от агрессии-вседозволенности непрофессионалу практически невозможно. Если речь идет о регулярных вспышках насилия, то без помощи психиатра не обойтись. 

Комментарий психолога

Есть понятия, которых боятся все – алкоголизм, наркомания, ВИЧ. Нормальная реакция при столкновении с одним из этих явлений – нежелание верить, страх, ожидание того, что все само собой рассосется. К числу заболеваний, окруженных мистическим ореолом, относятся и психические расстройства. Они пугают не только бесконтрольными приступами, трудностями диагностики и лечения, но и позорным клеймом на больном и его будущем. При этом аффективное поведение (особенно когда расстройство проявляется в той сфере, которую принято считать «плохим характером») часто рассматривают как симуляцию, потакание спонтанным капризам и покушение на интересы общества. Чаще всего неконтролируемых людей выдворяют из школы или из семьи, чтобы обезопасить окружающих. Но до врачей дело доходит редко. Именно поэтому состояние агрессии слабо изучено в современной психиатрии. Ирина Владимировна как раз прошла через все эти этапы, прежде чем настояла на лечении сына. И если присмотреться внимательнее, становится очевидно, что Сережа избивал только мать – на куда более слабых бабушку и дедушку он руку не поднимал. Жертва была для него очевидна – и она, по сути, сама нуждалась в преследователе. Это и оттягивало визит к психиатру. Теперь Сереже нужно научиться чувствовать свою болезнь и контролировать ее не только лекарствами. А Ирине Владимировне – позволить сыну быть взрослым, отказаться от местоимения «мы», когда речь идет о нем одном, избавиться от чувства вины и построить отношения с мужчиной, чтобы ее жизнь не вращалась вокруг Сережи.