Уже столько времени прошло, а я до сих пор помню тот злосчастный день. Было жарко и безветренно. Мы с мамой шли по улице, болтали о чем-то своем и заразительно смеялись. На маме была длинная цветастая юбка, на мне – смешной широкий сарафан. Я постоянно дергала маму за руку и просила рассказать мне еще одну забавную историю. Тут вдруг я заметила, что навстречу нам движется компания не самых приятных парней. Я сразу же перестала смеяться и предложила маме заглянуть в магазин, мимо которого мы проходили. Но было слишком поздно: мальчики уже заметили нас. Один из них показал на меня пальцем и заорал на всю улицу: «Видали? Негра!» «Катись к себе в Африку!» – подхватил его вопли дружок. Меня передернуло. Нечто подобное я слышала в свой адрес не в первый раз. Даже не в пятый и не в десятый – такие вот идиотские реплики раздавались мне вслед чуть ли не каждый день. Но я все равно никак не могла научиться игнорировать подобных идиотов и всякий раз давилась слезами, когда они отпускали в мой адрес свои дебильные шуточки.
РОДИТЕЛЕЙ НЕ ВЫБИРАЮТ
Мои мама и папа познакомились на одном из интернациональных вечеров. Такие мероприятия не были чем-то из ряда вон: учиться в Институт рыбной промышленности постоянно приезжали молодые люди из Европы, Азии и США. Получив диплом, почти все иностранцы возвращались обратно домой – видимо, среди своих они все-таки чувствовали себя комфортнее. Мой папа тоже решил не оставаться в России по окончании обучения. К себе в Португалию он вернулся за несколько месяцев до моего рождения. Нет, он не то чтобы злостно бросил в Астрахани беременную маму: папа всячески уговаривал ее покинуть страну вместе с ним, но она почему-то все тянула с переездом, откладывала его на неопределенное «потом, позже, через какое-то время». Папа, человек терпеливый и решительный, присылал приглашения одно за другим, но и это никак не повлияло на ход событий. Наш переезд так и остался навсегда планом на будущее. В совсем раннем детстве я не особенно ощущала нехватку отца: мама и бабушка окружили меня такой любовью и заботой, что мне не на что было жаловаться. Но вот когда я подросла, стала ощутимо переживать отсутствие защитника. Мама очень мягкий человек, она не могла дать решительный отпор моим обидчикам. А вот папа, наверное, показал бы им всем. Да так, что больше ни у кого желания обижать меня не возникло бы. Защищать меня всегда было от кого. Еще в дошкольном возрасте я поняла, что дети – это самые жестокие люди на свете. Только сейчас я осознала, что они не всегда со зла совершают всякие мелкие и крупные пакости. Зачастую они ведь просто не понимают, что творят. И обижают так, как ни один взрослый никогда не обидел бы. Все мальчишки и девчонки, которые встречались мне во дворах или на площадках с горками и песочницами, в лучшем случае сторонились меня. Собирались в дружную кучку, чтобы как-то отчетливо ограничить от темнокожего карапуза свою территорию. Прятали игрушки, переговаривались шепотом. Или вообще уходили в соседний двор. Я всегда оставалась одна. Играла с самой собой. Наверное, именно поэтому мне так не нравились эти дурацкие обязательные прогулки. Я протестовала изо всех сил, когда меня в очередной раз пытались выпихнуть на улицу. Порой даже прикидывалась простуженной, сонной или просто очень уставшей. Куда лучше сидеть дома с альбомом и фломастерами, чем ковыряться в песочнице в компании лопаток и ведерка. Почему от меня все шарахаются, я не могла понять довольно долго. Вроде бы руки-ноги у меня есть, глаза-уши на месте. Я всегда была готова поделиться игрушками, с радостью поддержала бы любую детскую забаву, будь то прятки, вышибалы или дочки-матери, – так почему от меня все отворачивались? До того, как пошла в школу, я еще не знала, что лучше уж полный игнор, чем излишнее внимание.
НА ДНЕ
О том, как издевались надо мной в школе, мама узнала совершенно случайно. Как-то раз, когда она шла к нам, чтобы, как обычно, забрать меня после уроков, к ней подбежала одна из моих одноклассниц. «Тетя Диляра, тетя Диляра, пойдемте скорее! – закричала она. – Корнелию в яму сбросили!» Толпу ребят у придорожной канавы мама увидела издалека. Быстрым шагом она подошла к ним, растолкала гогочущую толпу локтями и наклонилась к яме. В самом низу она увидела меня: одежда вся в грязи, руки черные, лицо заплаканное. Я сидела на самом дне и тряслась в истерике. Сил выкарабкаться у меня уже не было: несколько предпринятых безуспешных попыток ни к чему не привели. Разве что только еще сильнее развеселили окруживших яму мальчишек. Мама опустилась на колени, протянула мне руку и резким рывком вытащила наверх. Кто-то снова издевательски захихикал. Мама никак не отреагировала на это: она лишь решительно развернулась и, потянув меня за собой, быстрым шагом двинулась прочь. Только оказавшись дома, приняв ванну и переодевшись в чистое платье, я смогла успокоиться. Посомневавшись немного, я все же рассказала маме, что в яму меня столкнули шестиклассники. Добренькие ребята пинками пригнали меня к канаве. Сначала они скинули на дно мой рюкзак, а потом спихнули и меня. Они кричали, чтобы я убиралась туда, откуда пришла, что я не такая, как все, что здесь я вообще никому не нужна. Я все пыталась заставить маму объяснить мне, за что же и маленькие, и большие дети так меня ненавидят. Чем я хуже их? Почему они считают себя какими-то другими? Зачем издеваются? Мама ничего не смогла ответить. Она только твердила, что я лучше всех – самая красивая, самая яркая, самая добрая.
ДРУГИЕ МИРЫ
С отцом я, наконец, познакомилась, когда мне исполнилось 15: мама на месяц отпустила меня в Португалию. В страну, которую я ежедневно рисовала в воображении. В дом, где меня вот уже 15 лет ждала собственная комната. Португалия в действительности оказалась еще прекраснее, чем в моих снах. Местные жители и вовсе представились какими-то сказочными: они улыбались мне на улицах, иногда даже подмигивали, что-то кричали вслед на своем языке. Поначалу я не понимала их речь, но точно знала, что в их словах нет ничего плохого. Никто не обзывал меня «черной» или «жирной», не гнобил, не посылал. Я даже и не думала, что такое со мной в принципе когда-нибудь случится. Конечно, таких, как я, – смуглых и полненьких, в Португалии было много. При этом «девушки-бутылки» с неидеальными фигурами не стеснялись ни ширины своих бедер, ни пухлости щек, ни цвета кожи. Здесь вообще люди не были склонны к комплексам и самоедству. Как-то раз, гуляя по городу, я наткнулась на забавного чернокожего парня. Он шел по тропинке, засунув руки в карманы брюк, и во весь голос чисто и звучно пел какую-то свою песню. Он не был ни пьяным, ни умалишенным. Просто он был свободен. Делал то, чего хотелось в данную секунду. Тогда я не стала подходить к нему – стояла и наблюдала за парнем издалека. Наверное, именно в тот момент я и поняла, что тоже свободна. Свободна от глупых стереотипов и предрассудков. Свободна и счастлива.
* * *
Вернувшись в Астрахань, я поступила в художественное училище. Моих однокурсников почему-то не смутил цвет моей кожи. Поначалу я никак не могла привыкнуть к тому, что и в родном городе окружающие наконец отнеслись ко мне, как к равной. А потом вдруг поняла, что попала в место, по атмосфере схожее с португальскими улицами. Тогда я даже запела – прямо на занятиях.
ноябрь 2007
РОДИТЕЛЕЙ НЕ ВЫБИРАЮТ
Мои мама и папа познакомились на одном из интернациональных вечеров. Такие мероприятия не были чем-то из ряда вон: учиться в Институт рыбной промышленности постоянно приезжали молодые люди из Европы, Азии и США. Получив диплом, почти все иностранцы возвращались обратно домой – видимо, среди своих они все-таки чувствовали себя комфортнее. Мой папа тоже решил не оставаться в России по окончании обучения. К себе в Португалию он вернулся за несколько месяцев до моего рождения. Нет, он не то чтобы злостно бросил в Астрахани беременную маму: папа всячески уговаривал ее покинуть страну вместе с ним, но она почему-то все тянула с переездом, откладывала его на неопределенное «потом, позже, через какое-то время». Папа, человек терпеливый и решительный, присылал приглашения одно за другим, но и это никак не повлияло на ход событий. Наш переезд так и остался навсегда планом на будущее. В совсем раннем детстве я не особенно ощущала нехватку отца: мама и бабушка окружили меня такой любовью и заботой, что мне не на что было жаловаться. Но вот когда я подросла, стала ощутимо переживать отсутствие защитника. Мама очень мягкий человек, она не могла дать решительный отпор моим обидчикам. А вот папа, наверное, показал бы им всем. Да так, что больше ни у кого желания обижать меня не возникло бы. Защищать меня всегда было от кого. Еще в дошкольном возрасте я поняла, что дети – это самые жестокие люди на свете. Только сейчас я осознала, что они не всегда со зла совершают всякие мелкие и крупные пакости. Зачастую они ведь просто не понимают, что творят. И обижают так, как ни один взрослый никогда не обидел бы. Все мальчишки и девчонки, которые встречались мне во дворах или на площадках с горками и песочницами, в лучшем случае сторонились меня. Собирались в дружную кучку, чтобы как-то отчетливо ограничить от темнокожего карапуза свою территорию. Прятали игрушки, переговаривались шепотом. Или вообще уходили в соседний двор. Я всегда оставалась одна. Играла с самой собой. Наверное, именно поэтому мне так не нравились эти дурацкие обязательные прогулки. Я протестовала изо всех сил, когда меня в очередной раз пытались выпихнуть на улицу. Порой даже прикидывалась простуженной, сонной или просто очень уставшей. Куда лучше сидеть дома с альбомом и фломастерами, чем ковыряться в песочнице в компании лопаток и ведерка. Почему от меня все шарахаются, я не могла понять довольно долго. Вроде бы руки-ноги у меня есть, глаза-уши на месте. Я всегда была готова поделиться игрушками, с радостью поддержала бы любую детскую забаву, будь то прятки, вышибалы или дочки-матери, – так почему от меня все отворачивались? До того, как пошла в школу, я еще не знала, что лучше уж полный игнор, чем излишнее внимание.
НА ДНЕ
О том, как издевались надо мной в школе, мама узнала совершенно случайно. Как-то раз, когда она шла к нам, чтобы, как обычно, забрать меня после уроков, к ней подбежала одна из моих одноклассниц. «Тетя Диляра, тетя Диляра, пойдемте скорее! – закричала она. – Корнелию в яму сбросили!» Толпу ребят у придорожной канавы мама увидела издалека. Быстрым шагом она подошла к ним, растолкала гогочущую толпу локтями и наклонилась к яме. В самом низу она увидела меня: одежда вся в грязи, руки черные, лицо заплаканное. Я сидела на самом дне и тряслась в истерике. Сил выкарабкаться у меня уже не было: несколько предпринятых безуспешных попыток ни к чему не привели. Разве что только еще сильнее развеселили окруживших яму мальчишек. Мама опустилась на колени, протянула мне руку и резким рывком вытащила наверх. Кто-то снова издевательски захихикал. Мама никак не отреагировала на это: она лишь решительно развернулась и, потянув меня за собой, быстрым шагом двинулась прочь. Только оказавшись дома, приняв ванну и переодевшись в чистое платье, я смогла успокоиться. Посомневавшись немного, я все же рассказала маме, что в яму меня столкнули шестиклассники. Добренькие ребята пинками пригнали меня к канаве. Сначала они скинули на дно мой рюкзак, а потом спихнули и меня. Они кричали, чтобы я убиралась туда, откуда пришла, что я не такая, как все, что здесь я вообще никому не нужна. Я все пыталась заставить маму объяснить мне, за что же и маленькие, и большие дети так меня ненавидят. Чем я хуже их? Почему они считают себя какими-то другими? Зачем издеваются? Мама ничего не смогла ответить. Она только твердила, что я лучше всех – самая красивая, самая яркая, самая добрая.
ДРУГИЕ МИРЫ
С отцом я, наконец, познакомилась, когда мне исполнилось 15: мама на месяц отпустила меня в Португалию. В страну, которую я ежедневно рисовала в воображении. В дом, где меня вот уже 15 лет ждала собственная комната. Португалия в действительности оказалась еще прекраснее, чем в моих снах. Местные жители и вовсе представились какими-то сказочными: они улыбались мне на улицах, иногда даже подмигивали, что-то кричали вслед на своем языке. Поначалу я не понимала их речь, но точно знала, что в их словах нет ничего плохого. Никто не обзывал меня «черной» или «жирной», не гнобил, не посылал. Я даже и не думала, что такое со мной в принципе когда-нибудь случится. Конечно, таких, как я, – смуглых и полненьких, в Португалии было много. При этом «девушки-бутылки» с неидеальными фигурами не стеснялись ни ширины своих бедер, ни пухлости щек, ни цвета кожи. Здесь вообще люди не были склонны к комплексам и самоедству. Как-то раз, гуляя по городу, я наткнулась на забавного чернокожего парня. Он шел по тропинке, засунув руки в карманы брюк, и во весь голос чисто и звучно пел какую-то свою песню. Он не был ни пьяным, ни умалишенным. Просто он был свободен. Делал то, чего хотелось в данную секунду. Тогда я не стала подходить к нему – стояла и наблюдала за парнем издалека. Наверное, именно в тот момент я и поняла, что тоже свободна. Свободна от глупых стереотипов и предрассудков. Свободна и счастлива.
* * *
Вернувшись в Астрахань, я поступила в художественное училище. Моих однокурсников почему-то не смутил цвет моей кожи. Поначалу я никак не могла привыкнуть к тому, что и в родном городе окружающие наконец отнеслись ко мне, как к равной. А потом вдруг поняла, что попала в место, по атмосфере схожее с португальскими улицами. Тогда я даже запела – прямо на занятиях.
ноябрь 2007